Бисмарк - стр. 5
Померания была в то время сельской глубинкой прусского государства с относительно невысокой плотностью населения и нетронутыми уголками дикой природы. Речные долины и поросшие деревьями холмы, возделываемые поля и узкие лесные тропы – таковы первые детские воспоминания маленького Отто. Именно здесь берет свое начало особая любовь Бисмарка к природе, и прежде всего лесам, которую он сохранил на протяжении всей своей жизни. Он любил подолгу гулять в морозные зимние дни, кататься на коньках, а весной работать в саду. Любил общаться со старым пастухом, видевшим еще отца Фридриха Великого и рассказывавшим массу историй из былых времен.
Иногда родители вместе с мальчиками приезжали в столицу и задерживались там на длительное время. Отдельные ранние воспоминания Бисмарка были связаны именно с Берлином. Впоследствии он рассказывал, как оказался на званом обеде и искал себе место за столом; находившиеся поблизости господа, глядя на него, заспорили на французском, мальчик перед ними или девочка. «C’est un fils, Monsieur» – ответил маленький Отто, чем поверг всех в немалое изумление[2]. Если память не подводила «железного канцлера», то он с ранних лет прекрасно владел французским языком – впрочем, явление далеко не редкое для того времени. В 1818 году Отто вместе с матерью ездил на курорт Эмс; бывали они и у родственников в Шёнхаузене. Как вспоминала Хедвиг фон Бисмарк – ровесница, кузина и подруга раннего детства будущего «железного канцлера» – Отто всегда был проказником и непоседой[3].
Отношения с родителями складывались у мальчика непросто. В первую очередь это касалось матери. Нереализованные амбиции и неравный брак не могли не оказать серьезного влияния на характер молодой женщины. Одна из ее знакомых впоследствии вспоминала о ней как об умной, но неприятной и жесткой даме[4]. Хедвиг фон Бисмарк писала в своих мемуарах: «В моей памяти она осталась холодной женщиной, обращавшей мало внимания на окружающих. […] Она часто горевала и становилась безучастной ко всему. Столь распространенное сегодня слово “нервозный” я, когда выросла, впервые услышала именно применительно к ней. Все говорили, что этой нервозностью она осложняет жизнь самой себе, а еще больше – своему мужу и детям»[5].
В неприятной ей сельской глуши и без того непростой характер Вильгельмины стал со временем приобретать болезненные черты. Некоторое время она считала себя наделенной пророческим даром; ее супруг смотрел на это снисходительно и лишь в шутку сожалел о том, что прорицания не касаются будущих цен на шерсть