Биф Веллингтон, или На..й готовку - стр. 3
Рука её дернулась, сведённая судорогой. По телу пробежала дрожь, от которой женщина сжалась, словно бы пытаясь укутаться в кокон, и закрыла глаза. Несколько секунд она не двигалась вообще, всё больше удивляя меня своим поведением, а потом схватила цветок и резким движением отсекла секатором пол стебля. Не глядя, Офелия кинула изувеченную лилию куда-то себе под ноги. Я пригнулась, ведомая любопытством и увидела стоящую под столиком плетёную корзину, которую и не заметила бы, даже если бы подошла ближе.
– Почему не отвечаешь? – попыталась произнести я грозно, но вышло не очень. – Поднялась по ступенькам из светлого теплого дерева на веранду, стараясь не сильно нагружать ногу. Медленно обошла оставленные босыми ступнями старушки земляные следы. Подошла к креслу, расположенному рядом со столиком и уселась в него, вздохнув с облегчением. Наклонив голову, заглянула в корзину. Оказалось, там уже лежали три срезанные ею лилии, к которым и присоединился тот покалеченный цветок. Судя по всему, она намеревалась проделать то же самое со всеми остальными лилиями. Но зачем?
– Нужно больше цветов. – В подведённых чёрными неаккуратными стрелками глазах читалась дикость. – Я не подозревала, но понадобится больше.
– Что? О чём ты говоришь? – я протянула руку и взяла один из цветков. Поднесла его к носу и втянула в себя угасающий аромат. – Ты раньше никогда не срезала цветы. Сегодня особенный день?
– Как ты можешь говорить подобное? – произнесла она озлобленно, скривив свои красные тонкие губы. – Ты не можешь знать, что я делала раньше. Когда высаживаю их, когда срываю. Тебе это неизвестно. – Отрезанные стебли падали на подол её балахона с ужасающей скоростью. Лепестки, кружась, планировали на пол веранды.
– Ну да. Откуда мне знать? – И это было правдой. Свою двоюродную бабку, я можно сказать почти и не знала. Фактически, она приходилась сестрой той старухи, что воспитывала меня. Но я звала её тёткой. Возможно, причиной тому послужил тот факт, что они со старухой являлись друг другу кровными сёстрами. Эта бездушная особа навещала наш с бабкой дом строго по четвергам на протяжении долгих лет, в течение которых происходило моё ничтожное взросление. Только по четвергам, и ни в какой другой день больше. Что было тому причиной, мне неизвестно. Может когда-то, в далёком детстве, я и спрашивала её, но ответа я не помню. Она вообще всегда была странной женщиной. Никогда не носила обуви. Всегда надевала эти свои балахоны, укутывающие её тело с головы до пят. И все они, были красного, яркого, режущего глаза цвета, различаясь между собой лишь оттенками. Мне никогда не нравился столь яркий цвет её одежд, даже когда я была совсем ещё девочкой. Не нравилась напускная забота женщины, приносящей нам со старухой еду, бережно упакованную в пластмассовые контейнеры. Всегда теплые, словно она приготовила их где-то по пути к нашему дому, дорога к которому, с её то габаритами не могла составлять никак ни меньше часа. Ведь если бы она и впрямь желала бы заботится обо мне, то позвала бы жить в свой дом. В дом настолько красивый и опрятный, что он мне даже снился по ночам. Стены, обитые деревянными планками из побелённой сосны. Полы, застеленные мягкими пушистыми коврами, на которые так и тянуло прилечь, и вздремнуть часок другой, прикоснувшись к их пушистой поверхности щекой. Когда-то в детстве, я так и делала, но… не часто. Дом тёти Офелии я посещала всего несколько раз.