БИЧ-Рыба (сборник) - стр. 86
Привозил по весне, когда лягушки соловьями заходятся. У поселковых кобелей кровь забраживает. Инстинкты – куда от них денешься. На свежатинку, по завоеванному праву, слетались приблатненные и футболисты. Начальство в Барнаул ходить не рисковало. Может, кто-то и терял голову, но на нейтральной территории. Что дозволено футболисту – не дозволено начальнику. Хотя и спортсмены шли с оглядкой, у каждого – жена или невеста, но ребята действовали как в игре: выждал, когда судья на него не смотрит, двинул соперника между ног и дальше побежал с улыбкой на потном лице – система «дубль вэ» называется. Все, что сохранялось после приблатненной элиты, доставалось поселковым бобылям. Эти шагали в Барнаул с открытыми забралами – мокрую репутацию подмочить невозможно. А уже следом за ними в Барнаул крались пацаны, кто пошустрее, кого женилка беспокоить начинала. Когда-то была мода называть публичные дома именами городов – Мадрид, Вена, Бомбей, – вот я и думаю: может, общагу эту окрестили Барнаулом вовсе не случайно?
Теперь понятно, для каких подвигов Крапивник силы экономил?
– С Юркой Саниным, – говорит, – ходили. Юрка половину Барнаула перепортил!
– А ты наверняка вторую половину? – спрашиваю у него.
Крапивник подвоха замечать не захотел и на полном серьезе, да еще и с гонором, объясняет:
– Салага, разве можно половину Барнаула за один вечер? Я не племенной жеребец. Мне и одной хватило, такая горячая попалась – еле ноги до дома доволок.
Вздохнул и зажмурился – блаженную усталость изображает. Обычно когда видел, что ему не верят, Крапивник начинал обзываться, доказывать, что все было именно так и только так, а тут похвастался, и никакого психопатства. Я в лоб ему сказал, чтобы травил свои байки в другом месте – проглотил как миленький, только ухмыльнулся. Поневоле засомневаешься. И все равно не верилось – слишком неожиданно и просто. Я уже и на себя злиться начал. Чего, думаю, разволновался, врет или не врет – какая мне разница? Приказываю себе не думать об этом, а все равно думаю. Крапивник видит мои терзания и, как умудренный опытом товарищ, протягивает руку помощи.
– Айда завтра вместе, – говорит, – тоже попробуешь, если уговорить сумеешь.
Он, значит, смог, а я вроде как могу и не смочь – больнее удара по самолюбию в тогдашней моей жизни не было. Я и на турнике подтягивался на шесть раз больше, чем он, и стометровку быстрее бегал.
Короче, договорились встретиться в половине девятого.
На размышления оставались целые сутки. Но как долго они тянулись! Признаюсь честно – перетрусил. Со всех сторон страх обложил. В половине девятого еще светло – увидит кто-нибудь, по всему поселку растрезвонит, со стыда сгоришь. А если даже повезет – проскочим по-шпионски неопознанными, – дальше что? К кому подходить? С чего начинать? И опять я засомневался, что у Крапивника что-то там получилось. Сколько ни напрягал свое богатое воображение, все равно не мог представить дружка в такой серьезной роли. Приди, допустим, я к нему на следующее утро и скажи, что меня приглашают играть в московское «Торпедо» – поверит он? А почему я должен верить? Спать лег, а уснуть не могу – думу думаю. Маманя утром глянула на меня и забеспокоилась – не заболел ли. Оправдываюсь – ничего, мол, серьезного. За обедом увидела, что не ем ничего, и снова спросила. А как ей объяснишь?