Размер шрифта
-
+

Библейские чтения: Пятикнижие - стр. 23

Быт 3:1–12

Прежде всего, обратим внимание на то, что ни один сегодняшний исследователь – библеист, филолог, лингвист, историк и т. д. не может сказать, что представляет собой литературная форма этого текста, как и вообще литературная форма первых глав Книги Бытия. Это не поэзия и не проза, не эпос, не какой-либо другой вид литературы. Можно сказать, наверное, что эти тексты напоминают живопись, фрески или рельефы; только выполнены они не красками, не резцом по камню на стене храма, а написаны словами на древнем свитке. Всё, что изображается здесь, действительно очень легко представить в виде зрительных образов: и дерево, и змей, который спускается по его стволу, и спящий Адам, и Ева; на дереве висят плоды, прекрасный вид которых привлекает Еву, и т. д.

Я помню, как однажды шел по Милану и зашел в храм (до сих пор не знаю, как он называется) и увидел там несколько фресок на тему первых глав Книги Бытия. Фрески XV века, сохранились они довольно хорошо и для Италии даже не кажутся древними. Но когда я посмотрел на них, то как-то сразу и очень остро понял, до какой степени связано именно с изобразительным искусством начало Священного Писания, начало Книги Бытия. Попытаемся вглядеться в этот текст именно так, как мы вглядываемся в картину, во фреску, в рельеф, в икону и т. д.

Змей на иврите – ‹нахáш›. Слово происходит от глагола со значением шептать, шипеть, нашептывать, гадать и т. д. Именно с его нашептывания в мир входит зло. Змей действительно начинает со лжи. Он говорит: «Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» Из предыдущей главы, из 16-го и 17-го стихов второй главы Книги Бытия, мы знаем, что Бог сказал человеку: «От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». Итак, змей предлагает Еве некую полуправду: «Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» А Бог сказал что-то другое, – другое, но не совсем, другое, но похожее, и это рождает в сердце Евы сомнения.

Змей вообще достаточно распространенный образ в древних религиях, особенно Востока, причем именно как олицетворение зла. Змей Апоп борется с солнечным богом Ра у египтян. Змей похищает у героя вавилонского эпоса Гильгамеша траву жизни, которую тот добыл на дне моря, чтобы вернуть жизнь своему погибшему другу Энкиду. И здесь, в Книге Бытия, тоже как олицетворение зла действует змей. В Библии змей передергивает сказанное Богом, вводит в оборот полуправду и, таким образом, заставляет Еву задуматься: а правду ли сказал им Бог или обманул их? Здесь, в словах змея, содержится призыв увидеть в Боге злого идола. Увидеть в Боге, Который сотворил небо и землю со всею лепотою их, – языческого божка, который жаден и коварен, злобен и завистлив. «Не хочет ли Он обмануть вас, скрыть от вас что-то хорошее, не допустить вас к чему-то прекрасному?» – примерно так провоцирует змей Еву. Так он соблазняет ее, и она поддается: «Взяла плодов его и ела», – говорит нам Библия.

Страница 23