Безрассудная страсть - стр. 23
– В Париже лето, дорогая. Розы в цвету. Должно быть, по пути сюда я задел розовый куст. Или два.
– И даже не подумал сорвать один цветочек для меня?
Женщина подвела его к стоящей в углу ширме и указала на таз и кувшин.
– Смой, пожалуйста, запах, иначе всю ночь меня будут мучить подозрения. Воспользуйся моим мылом. Оно с жасмином.
Она подошла к кровати и вольготно раскинулась на ней.
– Поторопись.
Томас слышал, как она вздыхает и нетерпеливо ерзает на простынях. Он тщательно вымыл лицо и шею, и аромат этой женщины вытеснил запах предыдущей. Как же он докатился до этого – сын и брат графа?
Его лишили наследства, вот как. И ирония судьбы заключалась в том, что он, не отличавшийся пуританским поведением, был совершенно непричастен к тому греху, в котором его обвинил брат. Молодая супруга брата, новая графиня, стояла перед мужем, широко распахнув прекрасные глаза, и не сказала ничего, позволив Томасу взять на себя вину за ее распутство. Тогда он в последний раз, если не считать встреч с Джулией Лейтон, поступил по-джентльменски.
Он застыл, когда дверь в апартаменты открылась.
– Джонатан! – воскликнула Миллисент. – Ты вернулся!
– Разве в Париже считается преступлением, если муж приходит домой рано? – полюбопытствовал он, и Томас замер в ожидании: сейчас спросит жену, почему она лежит в постели обнаженной. – Ты ждала меня?
– Я только что приняла ванну, – сообщила она, – и собиралась ложиться спать.
– Тогда я присоединюсь к тебе. От меня пахнет розами?
Миллисент издала короткий нервный смешок.
– В Париже лето. Розы в цвету, – сказала она, подражая интонации Томаса.
Тот слышал шорох одежды лорда Карлайла, который быстро раздевался, глухое ворчание. Услышав ритмичный скрип кровати, Томас закатил глаза и приготовился ждать.
Он хорошо помнил ночь, когда брат распахнул дверь в его спальню и обнаружил там полураздетую Джоанну. Томас лежал в постели. Он только что проснулся, разбуженный ее приходом, но брат, естественно, заподозрил худшее. Он не стал ждать объяснений – не желал их. А Джоанна не произнесла ни слова. Томас вспомнил, как она на следующий день пришла к нему – со слезами на глазах – и купила его молчание своими сережками. На самом деле это были серьги его матери, а еще раньше они принадлежали его бабушке. Эдвард подарил ей их на свадьбу. Она могла и не беспокоиться. Он все равно бы промолчал – из соображений чести – но серьги почему-то взял.
Лорд Карлайл за ширмой глухо застонал, напомнив Томасу, что, по крайней мере в этот раз, он действительно виновен, хотя и не пойман. Пока.