Безработица - стр. 25

– Деньги, – уверенно говорил Свербилов. – За всё зло отвечают они.

Женился Свербилов рано, на однокурснице, они вырастили сына, и, когда тот окончил школу, расстались, точно сделали, наконец, единственно связывавшее их общее дело. Жена вскоре снова вышла замуж и, забрав сына, веснушчатого, вихрастого мальчишку, уехала, а Свербилов новой семьи так и не завёл, с головой уйдя в работу. Он так и застрял в Златорайске – вначале нужно было кормить семью, а потом, когда остался один, уже привык, да и ехать ему было некуда. С сыном после развода Свербилов поддерживал тёплые отношения, был в курсе его забот, ставя себя на его место, советовал, как поступить в том или ином случае, – обычно противоположно тому, как поступил бы сам. Сын работал программистом, ведя домашний образ жизни, и у него всё складывалось совсем неплохо. Свербилов гордился им, но потом они неожиданно поссорились. Повод был пустяковый. Как-то в разговоре Свербилов повторил свою присказку про деньги, от которых всё зло, а сын, расхохотавшись, добавил: «Это для тех, у кого их нет». Можно было всё обратить в шутку, отметив про себя, что сын вырос острым на язык, но Свербилов неожиданно обиделся и бросил трубку. С тех пор они не разговаривали. Никто не хотел уступить, пойти навстречу первым мешала гордость. Вначале оба втайне страдали, а потом, как это бывает, в дело вступило время, и постепенно они привыкли жить порознь, обходясь друг без друга. Они разошлись, как в море корабли, медленно, но неуклонно, всё дальше и дальше, пока окончательно не скрылись за горизонтом, и теперь их общение сводилось к социальным сетям. Сын оставался у Свербилова в списке виртуальных друзей, и, когда его значок окрашивался зелёным цветом, он знал, что тот в сети, а значит, жив-здоров, а когда жёлтым, то ушёл по делам, а значит, у него всё хорошо. Сведения были приблизительные и носили самый общий характер, но приходилось довольствоваться этим. Свербилов надеялся, что тот же язык сигналов в их отношениях распространяется и на него, что сын также освоил эту азбуку, а потому, просыпаясь, первым делом включал Скайп, семафоря о своём существовании. Но отключение интернета, которое грозило Златорайску в связи с ухудшавшимся положением, оборвало бы в их отношениях последнюю ниточку.

Вместо медицины в Златорайске расцвело знахарство, горожане лечились теперь отварами из трав, чудодейственными настойками и мазями из жира диких животных. Принимая на дому, знахарки дули на воду, шептали таинственные слова и тут же, мелко перекрестив, отпускали на все четыре стороны, объясняя, что теперь хворь как рукой снимет. Некоторым помогало, и это множило их славу. К ним выстраивались очереди, тем более что ничего другого не оставалось. Вместо медицинских диагнозов в ходу стали «сглаз» и «родовое проклятие». Но женщины верили знахаркам и, вздыхая, обещали умываться святой водой три раза в день, а остатками обрызгивать в полночь перекрёсток, заклиная, чтобы вместе с каплями уходила болезнь. О. Ферапонт пробовал вначале бороться, объясняя, что изгонять бесов – прерогатива церкви, он разражался гневными инвективами, называл возрожденное знахарство новым язычеством, клеймил старух как колдуний, но ни разу не назвал их шарлатанками, боясь заронить сомнение и в своих методах отчитывать попавшего во власть демонов. Но потом смирился.