Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает - стр. 18

Когда я вышел, то задумался, почему меня не арестовали? Было понятно, почему меня продержали несколько часов: милиционер не имел права решать подобные вопросы, ведь он был всего лишь мелким винтиком в бюрократической системе. Требовалась долгая проверка: нужно было поднять мое дело в КГБ, выяснить, кто я такой, зачем я это сделал и какие меры предпринять. Для этого два управления должны были договариваться и выяснять, чья это проблема: контрразведка, которая занимается иностранными посольствами и контактами с ними советских граждан (Второе Главное управление), и отдел, который борется с идеологическими диверсиями, диссидентами, евреями (Пятое управление). Нужно было разобраться: что обо мне известно, а что нет. В конечном счете они пришли к выводу, что ничего страшного не произошло, и отпустили меня. Возможно, просто никто не решил, как поступить с таким типом, как я.

Так закончился первый этап, до отказа от советского гражданства. Я начал готовиться к следующему этапу, его можно сформулировать так: как мне жить в стране, от гражданства которой я формально отказался. Как мне дальше бороться с властями и как строить свои взаимоотношения с окружающими, с Израилем.

После отказа от гражданства я ожидал реакции властей и тем временем все чаще встречался с диссидентами. У меня не было намерения участвовать в диссидентской деятельности, чтобы изменить Советский Союз. Я слушал «Голос Америки», немецкие и английские радиостанции, вещающие на русском языке. В передачах говорили о диссидентах, зачитывали их письма и декларации с адресами и телефонами подписантов. Я решил установить связь с ними. Записав адрес, я отправился к Павлу Литвинову, который был внуком советского министра иностранных дел Максима Литвинова, еврея. Павел Литвинов был одним из известных и активных диссидентов. Также я встречался с Петром Якиром, сыном Ионы Якира, советского генерала, тоже еврея, которого расстреляли при Сталине. Сам же Петр в 14 лет был сослан в сталинские лагеря.

Во встречах с ними я рассказал им о своей борьбе с советской властью. Они не проявили особого интереса. Видимо, они не понимали, кто я, зачем я все это делаю и чего я, в сущности, от них хочу. Диссиденты поддерживали связи с активистами-сионистами, например, с Давидом Хавкиным, но действовали порознь. Диссиденты отнеслись ко мне с осторожностью, даже с некоторым подозрением. Во всем мире провокации – любимый метод спецслужб, в особенности советских. Это наиболее эффективный способ борьбы с подрывной деятельностью. Необходимо также учитывать всеобщую, доходившую до паранойи подозрительность, царившую в то время. Она поддерживалась спецслужбами и подтачивала единство и эффективность диссидентского движения. Поэтому естественно, что ко мне, с которым никто не был знаком, отнеслись с подозрением. Я разъяснил собеседникам, что хотя я и сочувствую их деятельности, но не хочу жить в этой стране и у меня нет ни морального, ни законного права вмешиваться в происходящее в Советском Союзе, за исключением вопросов, связанных с правами евреев и их выездом в Израиль. Их же обязанность – отстаивать права человека в своей стране, и в том числе право евреев на выезд в Израиль. Мое общение с диссидентами должно было показать службе безопасности, что у меня есть связи с правозащитниками и что я известен им. А у диссидентов были связи с иностранной прессой и работниками посольств.