Безмолвная ярость - стр. 17
На это мне ответить нечего.
– В одном я уверен, мистер Кирхер: ваша мать не симулирует свое состояние.
– Почему вы мне это говорите?
– Иногда мы госпитализируем пациентов, замешанных в уголовных преступлениях: некоторые притворяются, разыгрывая дурачков или чокнутых. Вашу мать прошлой ночью осматривал психиатр; смоделировать такое состояние перед профессионалом практически невозможно.
– Как долго это продлится?
– У меня нет ответа. Как правило, так называемая острая фаза длится от нескольких часов до нескольких дней. Но абсолютного правила нет: одни расстройства оказываются временными, другие переходят в хронические формы.
Врач надевает очки и тут же их снимает – жест, отражающий желание закончить трудный разговор.
– Мне нужно ее увидеть.
– Ваша мать заснула всего несколько часов назад и до сих пор не проснулась. Мы не можем ее беспокоить.
– Я знаю, что полиция запретила посещения – они не хотят, чтобы мама вступала в контакт с кем бы то ни было.
– Я не полицейский, господин Кирхер. Ваша мать для меня пациентка, такая же, как и все остальные.
– Ну так позвольте мне увидеть ее, всего на минуту. Я проехал семь часов и не могу уйти просто так.
Доктор избегает моего взгляда, трет щетинистые щеки. Я прямо-таки вижу, как в его голове вращаются какие-то шестеренки; кажется, он осознал, что и так наговорил лишнего.
– Следуйте за мной, – в конце концов неохотно бросает он.
Мы минуем два коридорных перекрестка; я ожидаю увидеть полицейского у дверей палаты моей матери, но там никого нет. Я радуюсь, наивно сочтя это хорошим знаком, но чуть позже узнаю, что некоторые люди, находящиеся в больнице под стражей, нередко остаются без присмотра, особенно ночью.
– Не больше минуты, в моем присутствии и не приближаясь к кровати, хорошо?
Я послушно киваю.
Врач открывает дверь. Жалюзи опущены, в комнате полумрак, но я могу различить мою мать на больничной койке. Руки лежат на одеяле, которое, кажется, дышит вместе с ней, приподнимаясь и опускаясь, трубка капельницы тянется к резервуару. Ее лицо удивительно спокойно. Похоже, она мирно спит, как будто вчерашнего дня не было. Я никогда не видел свою мать спящей, и у меня такое чувство, что я нарушаю табу, ломаю дверь в ее личное пространство.
Я помню фотографии, которые отец сделал во времена ее юности. Мама, конечно, постарела, но красота никуда не делась. Я не могу понять, почему такая женщина больше не вышла замуж после смерти моего отца. У нее не было не то что серьезных романов, но и любых отношений вообще. Быстро прикидываю в уме: ей было двадцать четыре или двадцать пять лет, когда она овдовела, и впервые это удивляет меня; я осознаю, насколько это ненормально. Сколько женщин оказываются в подобной ситуации в таком возрасте?