Без восторгов и проклятий. Субъективные заметки по истории России - стр. 9
Смысл очевидный. Борис искренне считал, что для блага, для процветания страны можно пожертвовать одним ребенком. Но блага ни себе, ни стране он в конечном счете не принес. Итогом преступления, совершенного с благими целями, стала страшная Смута.
И, если не принимать во внимание историческую основу, это замечательное произведение великой русской литературы.
Но если исходить из исторической основы, то возникают сомнения.
1. После смерти царевича прошло семь лет, и это были семь лет непрерывных успехов и Руси, и Бориса как ее реального правителя. И результатом стало его избрание царем. И только потом, еще через несколько лет – три подряд неурожайных года. Не было бы этих лет – не было бы Смуты. «Божья кара»? Причем кара не столько для Бориса, сколько для народа, который избрал царем убийцу. Так это часто толкуют. То есть для народа процветание оказалось важнее нарушения библейской заповеди. А после голода все изменилось. И оказалось возможно поддержать «царевича», хотя его существование казалось бы снимало обвинение в убийстве.
2. Историки не пришли к единому мнению о вине Бориса в смерти царевича. Есть немало аргументов против этой версии, и нет строгих доказательств.
3. В 1613 году произошло событие, прошедшее мимо внимания и Пушкина, и всех Толстых (я об этом как-то уже писал11). «Ради спокойствия страны» был казнен четырехлетний ребенок, сын Марины Мнишек. Очевидно, что это такое же преступление, как и убийство царевича Димитрия (или убийство царевича и «ворёнка» неравноценны? – не знаю, как в 17-м, но в 19-м веке такой вопрос уже был неуместен). Но казнь «ворёнка» – достоверный факт, а убийство Димитрия и тем более причастность к ней Бориса – только версия. А кары не было (это только в 20-м веке можно было думать, что убийство царевича Алексея – кара за убийство «ворёнка», но за триста лет преступлений хватало).
И я могу представить, как какой-нибудь талантливый писатель (драматург) когда-нибудь напишет трагедию о том, как Борис Ельцин шел на преступления, думая, что принесет этим благо стране, а принес только горе. И сочинит соответствующие монологи и диалоги. И будет эта трагедия иметь шумный успех, как «Борис Годунов» или «Царь Фёдор Иоаннович».
А историки потом будут робко пытаться возражать, что все было не совсем так. Или совсем не так. Но им в ответ приведут ту статью, которую мы все сейчас обсуждаем12. И все комменты в ее поддержку.
Вторая половина 19-го века
О нашем репрессивно-агрессивном режиме и исторических корнях13
Я в последнее время много читаю о том, что происходило в пореформенной России 19-го века – как художественную, так и мемуарную литературу. Но долго не решался писать об этом: я все же не историк и не литературовед. Сейчас меня подвигла терминологическая дискуссия, в которой приняли участие многие мои коллеги. И, начав, я теперь, вероятно, напишу уже цикл статей на эту историческую тему.