Без семьи - стр. 24
Сначала я далеко обогнал Капи, но у него память была лучше моей: то, что он однажды заучил, он не забывал никогда. И так как пес был очень внимателен, то не делал ошибок.
А я ошибался довольно часто, и Витали не раз говорил:
– Капи выучится читать раньше.
И Капи, как бы понимая слова хозяина, с торжествующим видом махал хвостом.
– На сцене хорошо быть глупее собаки, – добавлял Витали, – а в жизни стыдно.
Эти замечания задевали меня за живое, и я изо всех сил старался перегнать Капи. И когда он еще учился складывать свое имя из разложенных перед ним букв, я уже принялся за книгу.
– Теперь ты умеешь читать, – сказал Витали, – хочешь поучиться разбирать ноты?
– А если я буду разбирать ноты, я сумею петь?
– А тебе хотелось бы?
– Да. Я знаю, что петь так хорошо, как вы, я не могу. Но мне все-таки хочется научиться петь.
– Тебе нравится мое пение?
– Очень нравится. Соловей поет хорошо, но вы еще лучше. Когда вы поете, мне становится то грустно, то весело, мне вспоминается матушка Барберен, я вижу ее и наш дом. Хотя я и не понимаю слов, ведь они итальянские.
Мне показалось, что на глаза Витали навернулись слезы. Я остановился и спросил, не огорчили ли его мои слова.
– Нет, мой мальчик, – растроганно сказал он. – Ты не огорчил меня. Напротив, ты напомнил мне мою молодость, когда мне так хорошо жилось. Я научу тебя пению, и так как у тебя доброе сердце, то тебе тоже будут аплодировать, будут плакать, слушая тебя и…
Он вдруг замолчал, и мне показалось, что ему тяжело продолжать этот разговор. Но почему – я, конечно, не мог понять. Узнал это я гораздо позднее.
На другой день Витали нарезал новых квадратиков, провел на каждом по пять линий и вырезал на них ноты. Когда все было готово, начались уроки пения, которое давалось мне так же трудно, как грамота. Витали, необыкновенно терпеливый с собаками, давая уроки мне, часто выходил из себя.
– С животными сдерживаешься, так как знаешь, что это животное, – восклицал он, – но ты же, право, уморишь меня.
И он театральным жестом поднимал руки и потом сразу опускал их. Проказник, передразнивавший все, что ему казалось смешным, перенял и этот жест. А так как он почти всегда присутствовал на моих уроках, то мне было ужасно обидно, когда он, заметив, что я остановился, поднимал руки и сразу опускал их, хлопая по бедрам.
– Даже Проказник смеется над тобой! – говорил в таких случаях Витали.
Наконец дело пошло на лад, и я сумел пропеть песенку, которую Витали написал на листе бумаги. На этот раз он не поднял рук, а потрепал меня по щеке и сказал, что если я буду продолжать так, то сделаюсь хорошим певцом.