Без права на ошибку. Том 2 - стр. 44
— Не знаю, — задумчиво тяну и с трудом отрываю взгляд от Шершнева. — Мне кажется, что с девочкой я смогу быть на одной волне. Зато с мальчиком многое можно пережить по новому. У меня, например, никогда не было машинки на радиоуправлении.
— Переломанных рук и ног у тебя тоже не было, — хмыкает Шершнев и возвращается к своему занятию.
Яичница шкварчит на сковороде, пока он шерудит лопаткой в толстостенном сотейники. От аромата жареной картошки рот стремительно наполняется слюной, а желудок недовольно ворочается.
Последние три дня мы практически не отрывались друг от друга. Перекусы, походы в душ, просмотр кино и сон неизменно заканчивались сексом. Изголодавшиеся, мы накидывались друг на друга в любом месте и в любое время снова и снова, пока окончательно не тратили все силы.
Даже от воспоминаний сегодняшнего утра низ живот наливается кровью и сладко тянет, рассылая по телу теплые вибрации.
— Все то ты обо мне знаешь, — шутливо щурюсь и тянусь к вилке, как только тарелка с незатейливым, вредным, но очень вкусным завтраком оказывается перед моим носом.
— Практически все, — смеется Шершнев и падает напротив. — Надеюсь, малыш нас простит.
— За такую вкуснятину? — бурчу с набитым ртом, постанывая от удовольствия. — Шутишь? Он готов расцеловать папочку прямо сейчас.
Идеально пропеченные внутри и хрустящие снаружи дольки тают на языке, вызывая счастливые судороги всех вкусовых сосочков разом. Если бы меня спросили сейчас, какое мое любимое блюдо — я бы попросила добавки и отвалить от меня с глупыми вопросами.
— Раньше тебе не нравилось, — загадочно тянет Шершнев.
— Я была на вечной диете, — фырчу в ответ, запихивая очередную порцию в рот.
— И на понтах, — цокает Шершнев и подозрительно приподнимает бровь.
— Не без этого, — усиленно киваю, закатив глаза от гастрономического удовольствия. — Все меняется.
— Ты вчера тоже отказалась, — кашляет от смеха Шершнев.
— Потому что мне нельзя жаренное, а не потому что не вкусно, — недовольно пыхчу, накалывая на вилку побольше. — Ты что, забыл?
— Тогда отдай тарелку, — пальцы Шершнева отказываются в опасной близости от переливающейся белой глазури.
Хватаю посуду, тяну на себя. Шершнев краснеет и давится от раздирающего его хохота. Рычу и морщу нос, злобно сверкая глазами.
— Жуй, — давит смешок Шершнев, затем кашляет и легонько щелкает меня по носу. — Приятного вам аппетита.
Убедившись, что моей еде больше ничего не угрожает, возвращаюсь к своему занятию. Взгляд рассеянно блуждает по Шершневу. Удивительно, как многое оставалось для меня неизвестным. Открытием становятся и едва видимый, практически заросший прокол в мочке уха, и шрам от аппендицита.