Без Поводыря - стр. 31
Ильяс громко засмеялся, словно его товарищ сказал что-то невероятно смешное.
– Все его знают, – не унимался Рашит. – Суранов. В село приходит – важный человек! Вот так идет.
Растопырил локти, словно несет под мышкой бочонок. Задрал подбородок, презрительно выпятил нижнюю губу. Поневоле представишь себе этого важного человека.
– Другие глупые урусы вот так его встречают, – ссутулился, опустил голову, подобострастно поклонился. – Суранов мех вот так купцу кидает. Порох берет, капкан железный берет. Муку еще. Бабы смотрят – глаза блестят. Важный господин. В лесу хозяин. Лесного старца – не боится.
Ильяс одним движением ноги высвободил сапог из стремени и, выбрав прежде самый пушистый сугроб, вывалился с седла. Должно быть – от смеха.
– Там деревья не растут, и склон из камня, – вздохнув и закатив глаза, стал объяснять причину веселья Рашит. – Ветер дует, холод несет. Зверь это место не любит, и рыба не любит. Даже бурундук умнее Суранова. Даже бурундук знает о жилы урын.
– Теплое место, – вновь перевел один из казаков.
– Сопка с этой стороны – ветер не дует. Пихта растет – много дров. В ручье рыба жирная – руками ловить можно. Суранов – важный такой… – локти в стороны. – Но дурень.
Теперь засмеялись и бородатые казаки. Да и я, когда дошел комизм ситуации. Между лысой прогалиной на склоне сопки, выбранной для зимовья «важным» Сурановым, и уютным распадком, где мы остановились на ночлег, – версты две. Но, судя по рассказу туземца, микроклимат этих двух мест отличается кардинально.
– Завтра река кончится. Перевал будет. – Татары, убедившись, что я веду себя «как все» и не корчу из себя начальника, полностью отбросили чинопочитание. – Потом вниз пойдем. Скоро и на дорогу выедем. Черные камни как начали из земли выкапывать – просеку рубили. Дальше сами ехайте. Я от дыма горючего камня чихаю.
Я не спрашивал, намерены ли были Ильяс с Рашитом вернуться тем же путем. Не просил и не наказывал держать язык за зубами о том, куда именно я решил дальше двинуть. Это было оговорено еще до отправления из Калтайской. И единственное, о чем раздумывал, глядя на сидящих напротив, через костер, инородцев, – так это о том, что вновь, с каждым новым маршрутом по необъятному своему краю открываю что-то новое. Прежде неизвестное. Какой-то чудесный, скрытый и не донесенный в рассказах предков аспект жизни сибиряков.
Конечно, я и раньше знал, что казаки и прочие сибирские старожилы недолюбливают переселенцев. И не считал это чем-то странным. По-моему, так это и вовсе нормально, когда, привыкшие к устоявшимся взаимоотношениям и традициям люди относятся с недоверием к чему-то новому. Даже если это новое – давно забытое старое, как в случае с «рассейскими» семьями, рискнувшими преодолеть тысячи километров в погоне за волей. Разве сами эти старожилы, сами казаки когда-то давно сделали не то же самое? Разве сумели бы они завоевать, раздвинуть границы племен, зубами выгрызть жизненное пространство, если бы не несли в сердце мечту?