Без иллюзий - стр. 18

Кстати, Юра Климов ровно столько пробыл секретарем комсомольской организации, сколько требовалось для того, чтобы заработать рекомендацию в органы госбезопасности. Правда, и в его жизни комсомольского вожака был один инцидент, который мог бы заставить задуматься, стоит ли идти в ряды защитников советского строя «с холодным рассудком и горячим сердцем» как завещал своим младшим коллегам незабвенный Феликс Эдмундович. А дело было в том, что по поводу агрессивной политики Израиля, всячески поддерживаемой Соединенными Штатами, по разнарядке райкома партии и комсомола состоялась демонстрация протеста советских людей у американского посольства – протестовать перед израильским посольством было абсолютно бессмысленно, так как дипломатические отношения с Израилем Советский Союз порвал уже давно. Демонстрантов по соответствующему списку снабдили в магазине канцтоваров флакончиками чернил, которыми они в знак протеста должны были закидать стены посольства США и тем самым заклеймить агрессоров и их покровителей. Они и закидали. Каково же было искренне возмущение Юры Климова и иже с ним, когда им на следующий день вручили счет не только со стоимостью чернил, но и со стоимостью работ по отмыванию испачканных («поклейменных») стен вражеского посольства?! Это что же это такое?! Сами снабдили, сами послали по своему решению, а теперь ты за это плати?! Саша Бориспольский безошибочно вывел из признания Юры Климова, что тот на подобные «социальные и политические нужды» и райкомовские затеи из своего кармана даже одного пузырька чернил не купил бы. На фиг это делать? Если тебе дома нужны чернила, принеси домой с работы. А тут еще плати за пачкотню, к которой тебя обязали власти? Ну вся выручка заведению, ничего тебе даже за усердие! Вот и верь им после этого! Если раз обманули, вполне могут надуть еще. Но соблазн перебраться в более высокий общественный слой, в разряд более привилегированных граждан, чем тот, к которому принадлежал раньше, был слишком велик. Юра решил стать тем, кому больше платят и с кого меньше взыскивают деньгами, кто сам заставляет платить. А так парень был вполне ничего. На бытовом и рабочем уровне не подличал, не заносился. Нормальный, можно сказать, был человек. Простой и советский. Но вот решил стать другим.

Существовало одно подразделение института – отдел создания единой системы классификации печатных изданий и документальных материалов – иными словами – классификации всего на свете который Саша всегда держал в поле зрения. Непосредственно со слов директора Беланова ему было известно, что только после подтверждения готовности взять на себя разработку этой единой системы классификации как главной задачи новой организации Беланов получил добро на создание института в Государственном Комитете (ГКНТ) Совета Министров СССР по науке и технике. Возглавляла этот отдел некая Орлова, которая сама до этого работала в ГКНТ. Однако, судя по беспокойству Беланова и даже Титова-Обскурова, дела по созданию этой суперклассификации шли из рук вон плохо. ГКНТ мог не только открыть, но и закрыть институт или, по меньшей мере, сменить его руководство. Беланов заранее поеживался, не находя осмысленного выхода из положения, которое от месяца к месяцу становилось все более безнадежным. И одной сменой начальницы отдела кураторам из ГКНТ рот нельзя было заткнуть: куда, дескать, два с половиной года смотрело главное институтское руководство? А как смещать Орлову, если она при живом муже, правда, в другом отделении института, жила сначала со своим заместителем директора Альбановым, а теперь с самим первым заместителем председателя Госстандарта Портновым? Саше было хорошо известно, какое значение генерал Беланов придает соблюдению политеса в отношении начальства. Директор лично наставлял и научных сотрудников, и машинисток, что писать письмо тому же Портнову полагалось только так: Первому Заместителю Председателя Госстандарта товарищу (ни в коем случае не тов., тем более нет.) П. П. Портнову. А уж Беланов знал, что делал в партадминистративной сфере он все науки превзошел, особенно насчет того, как при товарище Сталине не только остаться целым и невредимым, но и сделаться не пониженным, а повышенным в чине. Мелочи в карьерном деле значили не меньше, а порой даже больше, чем серьезные вещи. Однако, примеряя к себе полученные Белановым с таким риском тонкие знания дела, Саша сознавал, что кому-кому, а ему они не понадобятся. Во-первых, номенклатурным кадром его не сделают ни за что; а во-вторых, ему самому без надобности становиться членом ТАКОГО истеблишмента. Вот уж в этом-то Саша оставлял свободу выбора подходящего для себя общества, в том числе и для обеспечения карьерного роста, будто не хватало ему унижений и без этого – как рядовому гражданину своей необъятной страны.