Без гнева и пристрастия - стр. 32

Двуствольные пистолеты оказались компромиссом между многозарядностью и возможностью использовать пулевые патроны, вот только к нам в город их если и завозили, то исключительно контрабандой. И потому в открытую говорить о подобных вещах по служебному телефону не стоило.

– Виктор, ты на линии? Виктор? – зачастил в трубку обеспокоенный моим долгим молчанием ювелир.

– Какое обстоятельство, – произнес я, тщательно подбирая слова, – побудило тебя позвонить мне на работу?

– Нужна твоя помощь, – прямо заявил настырный старикан. – Перезвони, как освободишься.

– Хорошо, – сказал я и повесил трубку.

Всем, решительно всем нужна моя помощь.

Кто бы помог мне самому?

Утро – это ритуал.

Первая сигарета, первая чашка кофе, порция гренок, свежая газета.

Молочная пелена тумана на улицах, редкие машины и рассвет – осторожный и неторопливый, словно пробирающийся в город вражеский лазутчик.

Утро – это ритуал, и я предпочитал завтракать в одиночестве. Сегодня не получилось.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Виктор? – произнес Сол Коган, расправляясь с яичницей-глазуньей. – Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Мой тебе совет: не сыпь себе соль на раны, позволь им затянуться.

Я снисходительно посмотрел на коротышку, внешне невзрачного и ничем особо, кроме выпуклости под левой подмышкой, не примечательного, а на деле резкого, будто разряд электротока, и покачал головой:

– Ты меня с кем-то путаешь, Сол.

Гангстер вытер жирные пальцы салфеткой, поправил узел узкого черного галстука и откинулся на спинку стула.

– Чушь собачья! – прямо заявил он в ответ на мое утверждение. – Я тебя лучше родной матери знаю. Сколько лет мы знакомы? Восемь?

– Семь.

С Коганом мы встретились в боксерском зале, когда он был простым уличным костоломом, а я только-только приехал покорять большой город. После наши жизненные пути разошлись, но это не мешало нам находить общий язык.

– Вот видишь! – всплеснул Сол руками.

– Вижу – что? – вздохнул я.

Гангстер подался вперед и понизил голос:

– Давно пора забыть Анну. Все, Виктор, поезд ушел. Прошлого не вернуть.

– Думаешь, я этого не понимаю?

– Понять и принять – разные вещи, – уверил меня Сол и сунул под нос сахарницу, на полированном боку которой кривилось выпуклое отражение. – У тебя при одном ее упоминании лицо таким благостным становится, смотреть противно. Вот, сам полюбуйся.

– Перестань. – Я забрал сахарницу и поставил ее к солонке. – Обязательно лезть в душу?

Коган оттянул левый рукав и постучал пальцем по наручным часам.

– Сейчас четверть восьмого, – произнес он. – Я лег спать в четыре утра, обычно встаю не раньше десяти, но из уважения к тебе согласился встретиться в столь раннее время. И что я вижу? Ты сидишь и витаешь в облаках!