Бессонница - стр. 74

Я собираюсь с ним развестись [писала она]. Какая-то часть меня (очень похожая на мою мать) просто воет, когда я ставлю вопрос об этом ребром, но я уже устала от самообмана. Здесь мы посещаем сеансы групповой терапии, ну, знаешь, когда люди садятся в круг и говорят о своих проблемах, и изводят за час четыре упаковки одноразовых носовых платков… но это все-таки помогает взглянуть на вещи под новым углом и увидеть их такими, как они есть. В моем случае ситуация такова: вместо человека, за которого я когда-то вышла замуж, теперь появился опасный псих. И то, что он иногда бывает ласковым и заботливым, – это всего лишь маска. И мне нельзя забывать, что человек, который когда-то приносил мне букеты цветов, которые он сам собрал за городом, теперь, бывает, сидит на крыльце и разговаривает с кем-то, кого на самом деле нету – с кем-то, кого он называет «маленький лысый доктор». Прелесть, правда? Я думаю, я поняла, когда и как это все началось, и я расскажу тебе, когда мы увидимся, если, конечно, тебе захочется это услышать.

В середине сентября мне надо будет вернуться в наш дом на Харрис-авеню (хотя бы ненадолго) и еще мне надо будет найти работу. Но пока что ни слова об этом. Эта тема пугает меня до смерти! Я получила записку от Эда – всего пара строк, но тем не менее для меня это большое облегчение. Он написал, что сейчас он живет в отдельном коттедже при Лаборатории Хоукинса во Фреш-Харбор и что он будет неукоснительно соблюдать пункт о контактах со мной (точнее, об их отсутствии) в договоре о выходе под залог. Он пишет, что сожалеет о том, что было, но легче мне от этого не стало. Не то чтобы я ожидала увидеть залитый слезами конверт, в котором будет лежать отрезанное ухо Эда, нет, но… я не знаю. Как будто бы он и не извинился вовсе, а просто формально отписался, чтобы закрыть эту тему. И какой в этом смысл? В письме также был чек на 750 долларов, который, видимо, должен свидетельствовать, что он понимает свою ответственность перед нами и помнит о ней. Это, конечно, хорошо, но мне было бы гораздо приятнее, если бы я узнала, что он пытается разобраться со своими проблемами и со своим душевным здоровьем. Его должны были приговорить к полутора годам интенсивной терапии. Я сказала это на групповом сеансе, и они рассмеялись, как будто решили, что я шучу. А я не шутила.

Иногда, когда я думаю о будущем, у меня в голове возникают страшные картины. Я вижу, как мы стоим в очереди за бесплатной едой или как я иду в приют для бездомных, держа на руках Натали, завернутую в полотенце. Когда я об этом думаю, меня начинает трясти, и иногда я плачу. Я знаю, что это глупо: слава Богу, у меня есть диплом по библиотечному делу… но я ничего не могу с собой поделать. И знаешь, что мне помогает, когда такое случается? Я вспоминаю, что ты мне сказал тогда, когда привел меня в «Красное яблоко». Ты мне сказал, что у меня много друзей здесь, в городе, и что я обязательно справлюсь. И я точно знаю, что у меня есть друг – по крайней мере один. Один настоящий друг.