Беспризорница Юна и морские рыбы. Книга 2. Белый Ворон приходит сам - стр. 7

Послышался шорох.

Девушка, стриженная как мальчик, пересела на тахту. Сбросила ботинки, один о другой, – и улеглась, лицом к стене.

– …Возьми, – сказал Быкмедведь.

Сняв с себя, он протягивал через стол плащ – вроде накидки. – Укрой, – велел он.

Заяц принял его и, расправив, накинул на девушку. Она не шелохнулась.

Быкмедведь, проследив за этим, кивнул…

…и с грохотом обрушился на пол.

Заяц отхромал к двери. Взял железную штуку для драки из угла – там она все время стояла. Оперся на нее – острием в пол.

Другой рукой снял с гвоздя тулуп.

– Она сломана была. Забыл предупредить. На, – он швырнул тулуп Быкмедведю. – Ты можешь взять подстилку, – сказал второму. – Вон там. Стол отодвиньте к стене. И печку закройте. Еда утром.

Человек в белом взялся за стол.

Быкмедведь медленно поднялся с пола. Отряхнулся. Потом шагнул на него и, отодвинув плечом, одним движением поставил стол на попа к окошку. Заяц, волоча за собой железную штуку, приблизился к развороченной лавке. Воткнул ножку обратно, стукнул по ней и, покачав на устойчивость, сел. Пёс лежал там, где и ел. Быкмедведь расстелил на полу тулуп. Второй закрыл дверцу печки. Стало темно.

Заяц сказал:

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал человек. И, чуть погодя, раздался хриплый голос: – Спокойной… ночи.

Но Заяц не лег. Он сидел, одной рукой держась за перекладину лавки под собой, другой – за уткнувшуюся в пол штуку. В тишине и темноте его маленького дома. Чувства его замерли, слух, пусть не такой, как у пса, – слух охотника – обострился и работал сам по себе, различая и распутывая, распрямляя и разделяя звуки дыхания спящих.

Вот пёс. Это угадывать не надо было, Заяц знал его дыхание не хуже своего собственного. Пёс дышал почти как человек; да он и был как человек. Только лучше.

И это тоже ясно: грудь работает как трактор, а дыхание сиплое, как и голос. Ты вот третьего попробуй разыщи. И Заяц внутренним движением перевел слух на человека в белом – но уловил его далеко не сразу. Тот дышал почти беззвучно, словно не окончательно соскользнувший в первый, неглубокий сон, – а то и вовсе не спящий.

Он перестал вслушиваться. Некоторое время сидел, вообще ничего не думая и чувствуя только шишку во лбу. Потом встал.

Все облака куда-то делись, и луна светила – ярче, чем тогда, на дороге. И было тихо-тихо. Ни ветерка. Заяц стоял, подпирая спиной дверь своего дома, а дорога лежала перед ним, спящая в лунном свете. Но, может быть, она притворялась. Может быть, она как река подо льдом. Вот вскрылся лед, и то, на что можно было наступать, не обращая внимания, сдвинулось и поплыло, сокрушаясь и перемалываясь – срывая с берегов слишком близко неосторожно подошедшие постройки и увлекая их за собой.