Беспризорница Юна и морские рыбы. Книга 2. Белый Ворон приходит сам - стр. 16
Хотя почему пяти или семи? почему не шести?
Точно! Это был шестой день, когда впереди посветлело, и вдруг лес расступился.
Когда Заяц вышел, увидел костер.
Сразу было понятно: не обычный привал. Днем они костров не жгли. Закипала вода в котелке. Больше ничего тут не было.
Далее от костра лежал пёс на боку, выбросив в сторону ноги. Спал. На псе, как на подушке, лежала девушка, завернувшись в черный плащ.
Снега не было. Нигде. Дождя тоже не было. Одинокие капли стряхивались с веток. Была тут трава – желтая и помятая, а кое-где уже зеленое пробивалось.
Дождь иссяк вместе с лесом.
На самом деле он кончился раньше, только этого никто не заметил, – а лес на самом деле не кончился. Он начинался сразу на том берегу. А между тем берегом, крутым, и этим, пологим, заросшим перезимовавшей травой по грудь, желтой, сухой, едва шелестящей под ветром, – между лесом и лесом, – плыло такое, как небо. Такое ровно-гладкое и такое широкое, в нем шли облака в одну сторону, а само оно тем временем двигалось в другую: всё сразу, как змея во мху, медленно, мутно, серо, зелено, как…
Река, освободившаяся ото льда, – вот что это такое!
Под деревом сидел Быкмедведь. Без шапки – шапка коптилась на костре.
Нахмурившись и губы скрутив в трубочку, Быкмедведь плел венок – уже довольно длинно наплел. Из таких беленьких цветов, первыми появляющихся из-под снега, – они называются «девственницы». Целая россыпь таких цветков торчала из-под Быкмедведя, на краю поляны.
Заяц, хромая, подошел, замедляясь за все дни сразу. Быкмедведь глянул мельком на него, посмотрел на свой венок – и аккуратно соединил концы, завязав три узелочка. Потом водрузил его на голову.
Заяц сбросил всё со спины и сел прямо на землю.
Посидел немного, глядя на воду в котелке, потом пододвинул к себе мешок.
Первой очередью вынул из мешка
всевозможнейшую снасть для мултука —
куски войлока, какие-то пружины, и втулки, и пластинки, и обтюраторы, и картонки, и парафин, и свинцовые прутья на сечку, еще маленький мешочек с порохом, и железный прут, чтоб им заталкивать всю эту снедь в дуло. Всё, что он выгреб из сундука, когда уходил. Непонятно зачем: ведь мултука у него больше не было.
Разложил это на траве. Потом он достал и тоже разложил кожаные ремни, очень крепкие, свернутые в кольцо, и другой моток, веревки. И наконец выгреб со дна двадцать бесценных картофелин – тех самых, что хотел наварить еще в доме, когда дом еще был.
Вот и всё Зайцево хозяйство. – Не очень-то много он нажил за двадцать пять лет жизни! Не слишком долго ему пришлось собираться, да? – покидая дом, которого больше не было. Может, он знал? И всю жизнь только и готовился к этому моменту – вместо того, чтоб обзаводиться всяческим добром, как его соседи в деревне.