Бесчувственные - стр. 1

Глава 1

Иногда бесчувствие бывает мучительней самой острой боли.

с. Юкио Мисима.

(история про Тимура брата Руслана из книги «Эмоции на грани»).

Чича. Наши дни. Россия.

Сквозь марево сна уловила рядом приглушенный звук и ощутила на себе незначительное шевеление. Благодаря годам уличной закалки смекнула, что тут что-то нечисто. Не успев еще толком проснуться, почуяла угрозу.

Совсем немного приоткрыла глаза, стараясь не делать резких движений, чтобы никак себя не выдать. От увиденного все тело наполнилось омерзением. Липким, вонючим, всепоглощающим отвращением ко всему живому. Ко всем тварям, что топтали землю. Два года… два года этой никчемной жизни, а я до сих пор не обросла непробиваемой броней.

Смотрела в данный момент, как Шара навис надо мной и смотрит на свой член с моей рукой. Держит за запястье, легко удерживая, и моими пальцами водит по вонючему хрену. Дышит загнанно, с натяжкой, чуть ли не визжит приглушенно, как свинья. А ему похуй, ни разу не поднял голову и не взглянул в мое лицо. Ему не до меня, у него имеется занятие поинтереснее, чем следить за мной.

Мясистые мужские губы поблескивают, мокрые от слюны. Дышит так, что брызжет ей в разные стороны.

Поморщилась. Вот же, сука-а-а… Я больше этого не выдержу. Не медля ни секунды, незаметно потянулась второй рукой под вонючий, пропитанный мочой, матрас. Схватилась за рукоять своего верного спутника, который всегда при мне. Также медленно вытащила, неотрывно следя за этим покойником. Блеснув лезвием и в доли секунды резанув воздух в пространстве, приставила острие ножа к его паховой области.

Очнулся. Глаза в испуге расширились. Громко сглотнул, гипнотизируя нож, упирающийся в основание члена. Медленно, осторожно так, чтобы меня не спугнуть, поднял на меня глаза. Запуганным и нервным шепотом, так, чтобы никто не услышал, произнес:

– Чича, не дури! Убери заточку!

Затрясло всего, суку. Знает, что может с ним случиться. Не ожидал, что проснусь.

Бля-я-я, сколько раз себя можно ругать и корить? Но ничего не могу с собой поделать – сплю, как убитая, даже странно, что вообще сейчас проснулась. Меня жизнь ничему не учит. Пережив и хлебнув столько дерьма, все равно сплю без задних ног.

– Сначала я отрежу твой короткий стручок. А потом перейду к яйцам. Сначала одно, потом второе, или нет… может, оставить одно? Так… напоминание, что если еще раз ко мне сунешься, то лишишься и его, – хриплым после сна голосом проговорила ему.

Смотрела серьезно в карие глаза, и, блядь, хотела… хотела это с ним сотворить. Но нельзя. Нельзя тут. Нельзя поднимать шум.

Сильнее вжала конец лезвия, чувствуя, как прокалываю его плоть. Не удивилась, когда услышала приглушенный мужской стон, пронизанный болью. Он тоже понимает, что мы должны сохранять молчание. Иначе сюда нас больше никогда на ночлег не запустят.

– Чича, не обессудь! У меня край. Ты еще такая… рядом. Красивая, манящая… бес попутал. Убери заточку!

– Быстро слез с меня! – злостно прошипела.

В любую секунду готова была сорваться и всадить нож ему в бочину. Представляла уже перед глазами картинку, как десятисантиметровое лезвие входит мягко, нежно, как по маслу. И он видит этот опасный блеск. Видит, что я начинаю терять контроль.

Шара резко сполз с меня, съезжая на пол. Смотрит на пах и лихорадочно водит руками, проверяя повреждения. Мало ему, твари. Все-таки надо было пырнуть в тот же момент, как увидела, что барахтается на мне.

Вслед за ним соскочила с железной койки и подалась к нему, приставляя нож к горлу. Я хорошо им орудовала. Умела правильно держать, и не только.

– Нет, нет, нет, – раздался визгливый, лихорадочный шепот, обращенный ко мне. – Не делай. Умоляю. Больше никогда. Никогда, Чича. Нас же больше сюда не пустят! Меня замочишь, тебя загребут. У тебя и так немного мест, куда можно податься. В подвал? Для подвала ты слишком чистая. Не пойдешь. Отпусти!

Смотрит со слезящимися глазами. Хочет вызвать жалость, но мне похер. Плевать на слезы. Я всегда их презирала. Даже еще тогда. В прошлой своей жизни, когда все у меня было. Ненавидела людей, которые давят на жалость. Ненавидела, когда льют слезы от боли. Презирала и презираю всё и вся человеческое дерьмо, чувства.