Бес, творящий мечту - стр. 5
Даниле не стало мочи. Грудь его горела. Рука устала рубить. Он поворотил истомленного, покрытого кровью коня к Калке, вынесся из кровавой бури и припал к воде напиться. И вдруг сзади услыхал он крики страха. Он живо вскочил: русские полки побежали. Он поскакал за своими, и сердце его упало: вместе со всеми бежал Удалой, бежал в первый раз за всю долгую жизнь свою!..
– Княже! – в отчаянии крикнул он старику. – Да что же это такое?!
– И сам не ведаю, – в испуге на скаку отвечал Удалой. – Я сам с дружинниками своими слышал, что татары скликались между собой по-русски: словно это наши, переодетые татарами, были… И до того напугались этого вои мои, что сразу бросили все и побежали…
Он уже понял свою ошибку – что начал бой, не сказав ничего другим князьям, – и душа его болела.
– Да полно! – воскликнул Данила. – Может, помстилось тебе?..
– Заворачивай, заворачивай, княже, давай! – вдруг закричали, заскакивая сбоку, татарские наездники на чистом русском языке. – Только бы эти, в золотых-то оплечьях, не ушли!
И, рубясь, они бросились к князьям… Данила просто ушам своим не верил, как и все. Смятение еще более увеличилось в русских рядах.
На высоком берегу Калки, на шеломяни, стоял со своим полком старый Мстислав, великий князь киевский. Как и Мстислав Удалой, он все время держался на отшибе: он надеялся с одним только своим полком справиться с татарами. Но и он уже понял свою ошибку и решил не принимать, по крайней мере, сраму на свою седую голову. Пока татары грудь с грудью рубились с другими русскими полками, его вои торопливо строили укрепление из телег обоза. Часть татар, конники, бросились в погоню за русской ратью, а часть бешено полезла на шеломянь, к рати киевской. Киевляне бились, как звери, и никак не давались татарам. С исступленным визгом те снова и снова лезли на стан и снова, как волна от берега, все в крови, откатывались назад…
И только ночь прекратила сечу…
Но едва чуть забрезжил светок за степью бескрайной, как снова татарва – дух от нее был такой, что дыхание перехватывало, – упрямо полезла на приступ, снова откатывалась назад и снова, приходя во все большее и большее исступление, лезла на киевлян. Те рубились уже из последних сил. Между телегами и на телегах, и под ногами стыли тысячи окровавленных изрубленных трупов, вопили и умирали раненые, но никто на них уже не обращал внимания: по ним ходили, на них падали, за ними прятались от ударов врага…
– Княже, – задыхаясь и размазывая по исступленному, потному лицу кровь, проговорил какой-то вой, подходя, шатаясь, к князю. – Хошь верь, хошь не верь, а среди поганых рубятся против нас и наши…