Бермудский треугольник - стр. 6
– Какая же вы милиция… палачи… кого же вы… кого же вы… Безумцы!..
Девушка в джинсах пронзительно завизжала, мужчина-язвенник, весь землисто-серый, выдохнул, как после долгого бега: «Да это никак зверье… христопродавцы милицейские!» И тотчас спортивный парень сделал два шага к столу, где широколицый капитан в рассеянности пожевывал крупными губами тлеющую сигарету, сказал не без призыва к миролюбию:
– Что-то не так, капитан. Жестоко вы. Ведь не менты тут, а милиция.
– Кто еще такой? Документы. Кустенко! Проверь у этого пидора документы, – не в полный голос скомандовал капитан. – Второй учитель нашелся из сучьего гнезда! Тьфу ты, гад ползучий!
Он выплюнул изжеванную сигарету, и сейчас же белокурый лейтенант гибким движением гимнастического тела оказался за спиной спортивного парня, рванул его за плечо, повернул к себе и, обозначая образцовыми зубами улыбку, попросил:
– Если разрешите – документик, молодой человек, – и, взглянув сквозь белые деревенские ресницы на удостоверение, воскликнул с полурадостным неверием: – Ха! Вот так улов, капитан! Своя рыбина! Инспектор уголовного розыска! Серегин Владимир Павлович! Сказывается – наш! Старший лейтенант! Предатель из органов! Ну, падло, изменник, кому угрозыск продал? От кого получил деньгу? От нацмена Хасбулатова? От усатого Руцкого? Доллары или деревянные?
В комнате возникло нервозное движение, прокатился гул голосов, милиционеры и омоновцы разом оборотили взгляды на спортивного парня, ленивые глаза капитана зажглись всепроникающими огоньками:
– Изменник, паскуда? А?
– Подозреваю, лейтенант, что доллары или деревянные мог получить ты. Шесть баксов за час. Или крупнее обещали? – не обращая внимая на шум, ровно сказал спортивный парень, ничем не походивший в представлении Андрея на инспектора угрозыска. – Через край стараешься, офицер. Неужели знаешь, где правда? Расскажи, послушаю.
Кустенко, белокурый лейтенант, пренебрежительно бросил на пол удостоверение инспектора Серегина, с нажимом растер его каблуком, как плевок. Серегин сказал тихо:
– Все-таки – подыми его, мент.
– Оно тебе больше не понадобится. Шабаш, инспектор, проиграл!
– И все-таки подыми, говорю, мент.
– Да ты, курвина, наверняка наших на площади гробил! Сука! Предатель! Правду хочешь? Держи, инспектор… – выговорил Костенко и тем же прямым боксерским тычком ударил парня в лицо. – Нет, предатель, живым ты отсюда не выйдешь! Теперь ты не наш! – крикнул он, глухо смеясь, так же, как смеялись те, пятнистые в скверике, расстреливая казачонка.
То, что произошло в следующую минуту, было резким, неожиданным, разорвавшим что-то неразумное в сознании Андрея, и он увидел, как Серегин крутым взмахом захватил руки лейтенанта, притиснул его к себе, разворачивая спиной, заломив его руку с такой неистовостью, что тот, подломленно изгибаясь, матерясь, испустил нечеловеческий вопль, вмиг разрушающий и его невинную белокурость, и его белозубость, и его противоестественность речи воспитанного городом провинциального парня. И этот животный вопль, перемешанный с изощренным матом, этот крик боли лейтенанта в каком-то полоумии сместил, смешал, перевернул все в комнате – раздались другие крики, ругательства, команды, мстительные, злобные, взвившиеся голоса, сразу метнулись в одну сторону серые фигуры, камуфляжные куртки, столпились, затолкались вокруг лейтенанта и спортивного парня, над его головой засновали, взвивались и опускались кулаки, взлетала рубчатая рукоятка пистолета, зажатая в пальцах низенького, колючего, как еж, разъяренного милиционера, суетящегося хромовыми, совсем игрушечными, на высоких каблуках, сапожками, подпрыгивающего, норовящего ударить парня в лицо, которое в разводах крови стало неузнаваемо яростным, отрешенным, страшным лицом человека, понявшего, что его не пощадят.