Бермудский треугольник - стр. 42
Была обычная теснота вокруг картин и столов с закусками, пахло сухими холстами, водкой, едой, одеколоном (должно быть, от коротко постриженных юных людей в вечерних костюмах с бабочками на чистейших манишках); трое неряшливо одетых бородатых личностей, по виду непроцветающих живописцев, прожевывая бутерброды, окружали длинного человека с прозрачным, как папиросная бумага, острым лицом, с острыми косыми височками, фотоаппарат висел на ремешке через его плечо. Бесцветными холодноватыми глазами он вглядывался в картину, не слушая багрового, как свежекопченый окорок, лысого круглого господина без шеи, известного скупщика картин искусствоведа Пескова, взбудораженно сжимающего сарделькообразными пальцами локоть приличного молодого человека, соломенные волосы которого свисали вдоль стыдливо пунцовых щек, придавая его облику нечто целомудренное. Он же силился придать юношескому своему лицу глубокомысленное выражение, но это плохо удавалось ему – при каждом сжатии толстых пальцев Пескова он незащищенно передергивал плечом.
– У вас в Союзе художников зачахли в архивной пыли, отстали на сто лет! – страстно говорил Песков, и обширная лысина его все более багровела. – Заполучаете иностранцев! – Он мотнул головой на остролицего человека с фотоаппаратом. – И возите по мастерским академиков! Хотите сбыть залежалый товар! Так? Нет? И тыкаете лбом в живопись вчерашнего дня! В уже съеденную яичницу! Спасибо! Наелись! А Москва полна молодых искрометных талантов, новых течений, новых невиданных форм! Москва стала Меккой искусства! У нас родились свои Пикассо, свои Дали, новые гении, которые затмили… Да, да, да. Не таланты, а гении! Не понимаю, не возьму в толк: вы, господа, в каком веке живете? В московских мансардах и подвалах творится мировое! Планетарные шедевры! Демидов, Демидов, что Демидов? Рафаэль? Кандинский? Шагал?
И он закосил налитыми лиловой кровью глазами в сторону Демидова, который вместе с Василием Ильичом и Андреем подходил к закусочному столу. Здесь Демидов через головы стоящих подхватил со стола бутылку, чистую рюмку, сунул ее Андрею, мигнул: «Выходит, выпьем „Столичной“ на троих!» – и разлил водку, после чего глянул в направлении Пескова с поощрением.
– Продолжайте-продолжайте, маэстро. Я вас так же с наслаждением слушаю, как скрипочку Ростроповича.
– Виолончель, – горловым шепотом поправил кто-то из бородатых живописцев.
– Ась? – наставил ухо к бородатому Егор Александрович. – Виолончель, контрабас, скрипочка, барабан в руках надутой бездарности – один черт! Так продолжайте-продолжайте, милый Исидор Львович, насчет архивной пыли и авангарда. Вкручивайте мозги иностранцу, он ведь русский язык понимает. Валяйте! Вы хотели сказать, что реализм – загнанный осел, откинул копыта, лежит в канаве, мордой в дерьме и икать не способен? Ась?