Берлинская жара - стр. 48

– Не только. – Остензакен незаметно вытер вспотевшие ладони салфеткой. – В некоторых странах ими создана сеть, обеспечивающая бескровный отход германских войск при вторжении западных союзников в том случае, если эти страны выйдут из сферы влияния рейха.

– Это столь же интересно, сколь невероятно. – Льюис повернулся к барону, скрестив руки на груди. – Тео, – тихо сказал он, – я с большим уважением отношусь к вашему отцу. И невольно задаюсь вопросом: что вас, потомственного аристократа, связывает с людьми из такой организации, как СС?

– Уважение, – ответил Остензакен.

Льюис задержал на нем испытующий взор.

– Как бы там ни было, барон, вашим друзьям надо крепко поразмыслить, что такого они могут положить на чашу весов, чтобы наши интересы уравновесились.

– Я передам им ваши слова, господин Льюис.

– И вот еще что: ни Олендорф, ни Шелленберг, с которыми вы дружны, не могут быть субъектами наших переговоров. В сорок первом году Олендорф руководил айнзатцгруппой Д, истребившей ужасно много евреев на Востоке. А Шелленбергу не простят инцидента в Венло. Мы так и не знаем, живы те два британских агента, которых он самолично похитил на территории Голландии или нет. Шелленберг – гангстер. Это ведь он завалил рынки фальшивыми фунтами. Ему уже никто не поверит. Подумайте об этом.

По Лиммату в сторону озера, громко тарахтя, проползла моторка, нарушив своим шумом гармонию летнего вечера.

Штурмбаннфюрер Людвиг Ослин, из-за пристрастия к допросам «третьей степени» прозванный Гильотиной, высокий, худой, жесткий, как проволока, криминальдиректор гестапо, принимал своих посетителей столь безэмоционально, что иной раз казалось, будто за столом сидит не живой человек, а механическая кукла. Никто не мог подумать, что он – любящий отец трех маленьких девочек и мальчика, родившегося с тяжелым пороком сердца, которого он заботливо выхаживал. В бесстрастном лице его была какая-то незаконченность, недоделанность, как будто скульптор бросил свою работу на полдороге.

Принимая своих агентов, Ослин редко предлагал им присесть. При этом он никогда не унижал собеседника, никогда не повышал голоса, выдерживая спокойный, корректный тон. Обычно он встречался с ними либо на конспиративной квартире, либо в кафе, но иногда, повинуясь какому-то инстинкту, который подсказывал, что опасения излишни, приглашал агента непосредственно в свой кабинет на Принц-Альбрехт-штрассе.

Дори старалась вывалить перед ним все, что узнала, сразу и как можно скорее. Она стояла возле кресла, переминаясь с ноги на ногу, ломая руки и поеживаясь, точно от холода или озноба.