«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы - стр. 53

Причины этой популярности замечательно объяснил Пушкин, одновременно поставив английского романиста рядом с гигантами мировой литературы: «Что нас очаровывает в историческом романе – это то, что историческое в нем есть совершенно то, что мы видим. Шекспир, Гете, Валтер Скотт не имеют холопского пристрастия к королям и героям»161 (XII, 195). Итак, главное – в демократизме изображения!

Приведем еще несколько красноречивых высказываний из русской литературной критики того времени.

«Историк учится писать у В.Скотта, философ удивляется, как умел он разгадать такие тайны сердца человеческого, которые понятны ему только через отвлеченные утомительные исследования», – пишет «Московский телеграф». И далее журнал отмечает непостижимую способность В.Скотта «изумлять, очаровывать, переносить читателя с каждым новым произведением в новый мир страстей, чувств, мыслей, окружать его каждый раз совершенно новыми предметами»162.

«Его романы, – подчеркивает Степан Шевырев, – могут заменить лета опыта, ибо они суть живое изображение мира действительного»163. Эти слова перекликаются с тезисом Ивана Киреевского об «уважении к действительности», который связывал формулу «поэт действительности» с творчеством Пушкина, и сам поэт принял эту формулу. Имена Пушкина и В. Скотта поставил рядом П. Вяземский, заметивший, что Пушкин «подобно В.Скотту есть преимущественно практический поэт»164.

В русле пушкинских суждений о В.Скотте находятся оценки Дельвига, который откликнулся на выход перевода романа «Анна Гейерштейн»: «В пяти томах нами объявляемого романа мы узнаем домашним образом Карла Смелого, Маргариту Анжуйскую и вдоволь наслаждаемся милым, беспечным нравом доброго короля Рене…»165.

От этих оценок разговор естественно переходил к проблемам создания русского исторического романа. «Русская история, русская старина не только могут быть источником поэтических созданий и романов исторических, но, может быть, их должно почесть одним из богатейших источников для поэта и романиста», – утверждает Н.Полевой166.

Эпоха Петра рассматривалась русской журнальной критикой в качестве одного из наиболее благодатных объектов исторического изображения: «Едва ли какая-либо история сравнится с одним временем Петра, где множество необыкновенных лиц и событий, борьба азиатских нравов с европейскими, появление женщин в обществах, толпа приезжающих иностранцев и проч., кажется, ждут творца-романиста»167.

П.И. Бартенев записал со слов пушкинского друга П.В. Нащокина: «Пушкину все хотелось написать большой роман. Раз он откровенно сказал Нащокину: «Погоди, дай мне собраться, я за пояс заткну Валтера Скотта!»