Беньямин и Брехт – история дружбы - стр. 10
На премьере «Трёхгрошовой оперы» Лион Фейхтвангер описывал 30-летнего автора как «потомка немецких крестьян-евангелистов, яростно атакуемого немецкими националистами»:
У него длинное, узкое лицо с выступающими скулами, глубоко посаженными глазами и темными волосами, закрывающими лоб. Он подчеркивает свой интернационализм, и по внешности его можно принять за испанца или еврея, или за того и другого сразу>31.
Его поведение считалось провокационным, а публичные заявления иногда звучали чрезмерно резко. Бернард Райх, считавший, что «форма головы сообщала его облику динамизм», размышлял над «внутренним драматизмом» своих разговоров с Брехтом:
Он говорил очень спокойно, но выдвигал утверждения и находил для этих утверждений парадоксальные формулировки. Абсолютно категорично. Он не спорил с возражениями, а просто отметал их. Он давал понять своим собеседникам, что он, Брехт, считает любое сопротивление безнадежным и даёт им дружеский совет не тратить попусту время, а капитулировать немедленно>32.
Более тесные отношения Беньямина и Брехта в мае 1929 го да были уже второй попыткой сближения. В отличие от первой она получила успешное продолжение, а причина заключалась в том, что тогда оказались затронуты экзистенциально значимые вопросы. Теперь Беньямин в письме Теодору Визенгрунду-Адорно от 10 ноября 1930 года обращает его внимание на «шум прибоя», рождённый «бурными волнами разговоров», во время встреч с Брехтом>33. Эти исключительно важные разговоры затрагивали широкий круг тем: новый театр, кино, радио, политические события, в особенности необходимость революции и борьбы против наступающего фашизма, роль интеллектуалов, вопрос о радикальности мышления, а также функцию искусств, в особенности с позиции продуктивной эстетики и художественной техники.
Словами, которыми Беньямин 15 февраля 1929 года благодарил историка искусства Зигфрида Гидиона, автора «Архитектуры Франции», можно описать и его дружбу с Брехтом:
Ваша книга вызывает редкое, но знакомое почти каждому ощущение, когда еще до соприкосновения с чем-либо (или кем-либо: книгой, домом, человеком и т.д.) возникает понимание необыкновенной значимости этой встречи>34.
Касательно встречи с Брехтом это оказалось правдой. Она напомнила Беньямину о важном и постоянно повторяющемся «схождении звёзд»>35. Он уподоблял движению небесных тел взаимосвязь неслучайных, особых (и в данном случае благоприятных) обстоятельств, сочетающих неповторимость и закономерность, и надежду, что обретённые в результате опыт и ощущение определяются не только индивидуальной волей. В этом смысле встреча Беньямина и Брехта оказалась явлением бульшим, чем факт их личных биографий