Бенвенуто Челлини - стр. 13

Вернуться во Флоренцию Бенвенуто заставила болезнь, он схватил «во вредоносном воздухе Пизы» лихорадку. Два месяца провел в постели, грудь побаливала, но он играл отцу – что делать? Джованни был счастлив.

Выздоровев, Бенвенуто вернулся к ювелиру Марконе. Здесь он и повстречался с флорентийским скульптором Пьеро Торриджани. Многие годы тот служил при дворе Генриха VIII и теперь приехал в родной город, чтобы набрать молодых людей себе в помощь для работы на английского короля. Торриджани посмотрел рисунки Бенвенуто, и они ему понравились. На юношу при первом взгляде скульптор произвел сильное впечатление: красивый, с зычным голосом, свободными манерами, он казался отчаянно смелым человеком, похожим скорее на воина, чем на ваятеля.

Отрезвление пришло очень быстро. Рассматривая работы Бенвенуто, Торриджани обратил внимание на его копию с картона Микеланджело – «божественного», как пишет Бенвенуто. «Пожизненный гонфалоньер» Содерини заказал расписать две стены в большом зале Дворца Синьории двум великим – Леонардо и Микеланджело. Между ними устроили что-то вроде соревнования, за которым следил весь город. Прежде чем писать фрески, необходимо было нанести рисунок на огромный картон.

Леонардо взялся изобразить на стене счастливую для Флоренции битву при Ангиари в июле 1440 года. «Изображали они, как Пиза была взята флорентийцами; и удивительный Леонардо да Винчи взял для выбора изобразить конный бой со взятием знамен, столь божественно сделанные, как только можно вообразить». А Микеланджело, желая изобразить битву при Кашине в июле 1364 года, выбрал почти бытовую сцену. Тема – самое начало боя, собственно, и боя еще нет, воины купаются в реке, и вдруг бьют тревогу. «… и эти нагие пехотинцы бегут к оружию, и с такими прекрасными телодвижениями, что никогда ни у древних, ни у других современных невидано произведения, которое достигло бы такой высокой точки». До изображения фресок дело не дошло, но картоны, над своим Микеланджело работал семь месяцев, остались. (Правда, до нашего времени они не дошли.)

И вот, глядя на копию Бенвенуто, Торриджани начал разглагольствовать о Микеланджело. Слова его звучали не только нагло и развязно, но и кощунственно. «Этот Буонарроти и я ходили мальчишками учиться в церковь дель Кармине, в капеллу Мазаччо; а так как у Буонарроти была привычка издеваться над всеми, кто рисовал, то как-то раз среди прочих, когда он мне надоел, я рассердился гораздо больше обычного и, стиснув руку, так сильно хватил его кулаком по носу, что почувствовал, как хрустнули у меня под кулаком эти кость и хрящ носовые, как если бы это была трубочка с битыми сливками; с этой метиной он останется, пока жив». Ни о какой поездке в Англию не могло быть и речи. Бенвенуто слышать не мог, как наглец «каждый день повествовал о своих подвигах у этих скотов англичан». Англичанам досталось уже потому, что они принимали у себя «этого мерзавца».