Бенефис - стр. 11
Серафима встала и посмотрела на часы. Она была еще меньше, чем казалась тогда, когда сидела на табурете. Ее щеки порозовели, сероватые глаза блестели. Она сделала несколько шагов к окну, расстегнула свой белый халат, поправила юбку, как поправляют волосы, не замечая. Ее вдруг возникшая двигательная активность и блестящие глаза говорили об одном – она готова к любой полемике. Все только начинается.
– Что-то не нравится мне эта ваша Эра Водолея, Серафима Гелевна, – сказал Труш, подходя к плите, чтобы привернуть газ под кипящим супом. – Ведь так можно от многого отказаться. И от медицины в том числе. Если, как вы говорите, не будет эмоций, не будет этого самого положительного таксиса, то и в самом деле, все рассуждения о добре, справедливости, о помощи страждущему, к чему, вообще говоря, сводится вся медицина, все это тогда – пустой звук. Ведь еще со времен Гиппократа…
Не договорив, доктор Труш снял кастрюлю с плиты и поставил на обеденный стол.
– …Да. Так вот, я и хотел сказать, что этот самый положительный таксис был признан необходимым еще со времен Гиппократа. И даже, наверное, еще раньше. Мы, медики, как никто, должны понимать это… – чего-то опять не договорил Труш, подойдя теперь к столику, где лежали ложки, и взяв одну из них. – Нет, не нравится мне эта ваша Эра, как вы сказали, Водолея? Так, кажется?
– У-у, не нравится, – протянула Серафима. – Так ведь от вас, Владимир Алексеевич, ничего и не зависит.
– А если это зависит от вас, то хорошо подумайте, прежде чем провозглашать то, о чем вы только что говорили. У вас там, в вашей статистике, времени много, а эмоций мало. Вот и поразмыслите, – завершил Труш, делая знак фельдшерам идти обедать в свою комнату, чего, судя по всему, они делать не собирались.
– Чего это она там делает, на кухне? – спросил Витюша, младший из фельдшеров, всего три года работающий в бригаде, когда они втроем сидели за столом в своей комнате.
– Ждет Мячикову, какую-то объяснительную писать. Потом пойдет, – кивнул Труш куда-то наверх, – Что видела, что слышала…
– Понятно, – сказал другой фельдшер, постарше – Юрочка.
Несмотря на то, что он был уже два года на пенсии, его так и звали Юрочка, как в молодости. За волнистые светлые волосы и какой-то удивительно открытый, совсем не пенсионерский, взгляд.
– Говорят, она одно время с ним (кивнул он наверх) в контрах была, и он ее даже увольнял. Но она что-то там про него знает. Пришлось ему взять ее на работу обратно. Теперь – его глаза и уши.
– Шестерка, в общем, – выпалил молодой Витюша.
– Ай-ай, – укоризненно посмотрел на него Труш. – Ай-ай, молодой человек. Оставьте вы это. Конечно – гадость. Но это так далеко от медицины. Давайте лучше подумаем, как нам внутривенные катетеры раздобыть. Всего два осталось. А работать еще больше, чем полсуток.