Бенди и чернильная машина. Кошмары оживают - стр. 35

Но я знал. Я всегда знал.

Чего я не понимал – так это причин её слёз. Сердце от этого болезненно щемило.

– Это из-за папы? – тихо спросил я. Мы не получали от него письма уже несколько недель.

Мама резко обернулась. Её покрасневшие глаза были широко распахнуты. Она казалась напуганной – но так, что я не в состоянии объяснить. Готов поспорить, Дот, ты бы смогла подобрать нужные слова. Затем внезапно лицо мамы смягчилось. Она сказала:

– А, из-за твоего папы? Нет, дело не в нём.

Я устремил взгляд на дедушку, когда добрался до комода и открыл ящик.

Внезапно всё встало на свои места в том воспоминании. Она решила, что я спрашиваю о её отце, а не о своём. Мама всегда что-то скрывала от меня, когда дело касалось её семьи.

Что же дедушка видел на картине? Почему она так важна для него? Что я упускал?

Я вытащил рубашку и сменную пару брюк, после чего с грохотом задвинул ящик. Это несправедливо. Мне всё это не требовалось. Мне не нужен был в моей комнате – в моём пространстве – какой-то загадочный старикан, который не знал английского и всё усложнял. Мне также не нравилось, что он расстраивает маму. Она всегда была весёлой – за исключением тех случаев, когда говорила о нём. Почему мама позволяла отцу так нагло лезть в свою жизнь? В нашу жизнь?

Почему дедушка так близко стоял к картине?

Для меня всё это оказалось слишком. Я был сыт по горло сегодняшним днём.

Я снова прошагал по кровати – хотя не то чтобы это было возможно. Я, скорее, сердито споткнулся и свалился по другую её сторону. Затем вновь оказался в нашем узком коридоре.

Я разделся и натянул на себя чистую одежду. Ту, что в чернилах, бросил на кровать.

Мой дед при этом даже не шелохнулся.

Он просто стоял и смотрел.

Смотрел и смотрел.

Работа в студии оказалась не тем, что я себе представлял. В смысле она не была плохой. Всё что угодно выглядело лучше, чем беготня по улице с поручениями от мистера Шварца в разгар Нью-Йоркского лета. Собственно, я сомневался, насколько приятнее бегать не по улице, а по душной, плохо проветриваемой анимационной студии.

Тем не менее я мог видеть во всём этом некоторые преимущества.

Одним из самых больших плюсов являлась возможность наблюдать за тем, как художники работают, подобно единому целому. Но конечно же только когда они разрешали мне смотреть. Джейкоб всегда позволял мне заглядывать ему через плечо, а вот Ричи – нет. Он прятал от меня свою работу так, словно это какое-то секретное сообщение для Антанты во время войны. И ещё, честно говоря, было здорово иметь полное право говорить соседям по району, что я работаю в центре города в студии Джоуи Дрю. На людей это производило впечатление. Они завидовали.