Белый Волк - стр. 25
Рабалин смотрел на спящую тетку с любовью. Совсем седая, и ноги у нее распухли от ревматизма. Суставы на руках тоже раздулись, а она все работает день-деньской и не жалуется. Когда Рабалин был поменьше, он мечтал, как разбогатеет и отплатит тетушке за ее доброту. Купит ей хороший дом, наймет слуг. Теперь он понимал, что такой подарок не принес бы ей радости. Слуги Атале не нужны – да и нужно ли ей вообще хоть что-то? Всю свою долгую жизнь она исполняла обязанности, которые накладывала на нее судьба, не напрашиваясь на них, но и не увиливая. У нее всего одно украшение – маленькая серебряная подвеска, которую она безотчетно поглаживает в минуты тревоги. Рабалин как-то спросил, откуда у нее эта вещица, и Атала сказала, что ей ее подарили – давно уже, очень давно. Тетушка в долгие разговоры не вступает, говорит всегда коротко и по делу. «В точности, как твоя мать, – неизменно укоряет она, когда Рабалин оставляет еду на тарелке. – Подумай о детях, которые в Пантии голодают».
«Почем ты знаешь, что они голодают?»
«Да уж известно, в Пантии всегда голод».
Старый Лаби объяснил Рабалину, что сорок лет назад в юго-восточных странах – Кадии, Матапеше и Пантии – после засухи случился большой неурожай. В Пантии, пострадавшей больше всего, люди умирали десятками тысяч, но теперь пантиане считаются одним из богатейших народов. Рабалин передал все это тетушке. «Вот и ладно, – ответила она, а пару дней спустя, когда Рабалин не доел ненавистный ему шпинат, молвила со вздохом: – Пантийские-то дети и этому были бы рады».
Тогда его это взбесило, но сейчас он вспоминал ее слова с улыбкой. Когда Атала спит, легко улыбаться и думать о ней любовно. Стоит ей проснуться, она снова начнет его раздражать. Тут уж ничего не поделаешь. Скажет какую-нибудь глупость, вот и готово. Каждый день он давал себе слово не спорить с Аталой. Все эти споры заканчивались одинаково: тетка плакала, называла его неблагодарным, говорила, что последнее отдала, чтобы его вырастить, а он отвечал на это: «Никто тебя не просил».
Рабалин снял штаны, все еще мокрые, и развесил их на стуле у огня, потом налил воды в чайник и стал его кипятить. Вскипятил, заварил в двух чашках бузинный чай и подсластил его засахаренным медом.
Атала зевнула.
– Здравствуй, голубчик. Ты поел? – спросила она.
– Да, тетушка. Я тебе чай заварил.
– Как твой глаз, лучше?
– Да, гораздо.
– Вот и ладно. – Она, морщась, подалась вперед, и Рабалин, быстро вскочив, подал ей чашку. – Сегодня на улице вроде потише стало. Думаю, все самое плохое уже позади.
– Будем надеяться. Я пойду лягу, тетушка. Утром увидимся. – Он поцеловал ее в щеку и ушел в свою каморку, где едва помещались кровать и сундук с одеждой.