Белый олеандр - стр. 12
– Барри Колкер.
Голова Кит дернулась при звуке этого имени, словно марионетка в руках неуклюжего кукловода.
– Я отвечу у себя в кабинете.
– Он спрашивает Ингрид.
– Скажи, что я уволилась, – отозвалась мама, не поднимая глаз от работы.
Марлин елейным голосом передала это Барри.
– Откуда ты его знаешь? – Черные глаза редакторши от удивления стали размером с маслину.
– Случайный знакомый.
В те долгие летние сумерки соседи высыпали на улицу гулять с собаками, пили фруктовые коктейли у бассейна, болтали ногами в воде. В прозрачной голубизне низко висела луна. Мама сидела на полу за столиком, а легкий ветерок играл китайскими колокольчиками, которые мы повесили на старом эвкалипте. Я лежала на ее кровати и мечтала, чтобы время остановилось: колокольчики, плеск воды, бряцанье собачьих поводков, смех у бассейна, скрип маминого чернильного пера, запах эвкалипта, безмятежность. Если бы я только могла спрятать все это в медальон и повесить на шею! Если бы нас сейчас, сию секунду, сковало тысячелетним сном, как в замке Спящей красавицы!
Гармонию нарушил стук в дверь. К нам никогда никто не приходил. Мать отложила перо и схватила из стакана с карандашами складной нож. Его темным угольным лезвием можно было запросто побрить кошку. Она раскрыла его о бедро и прижала палец к губам. Запахнула белое кимоно, наброшенное на голое тело.
– Ингрид, это я!
Барри.
– Как он смеет являться без приглашения! – прошипела мама и рывком распахнула дверь.
Барри в мятой гавайской рубахе держал бутылку вина и пакет с чем-то восхитительным.
– Привет! Оказался в ваших краях и решил заглянуть на огонек.
Она все еще стояла в дверях с ножом у бедра.
– Вот как…
И тут произошло немыслимое – она пригласила его войти и закрыла нож.
Барри оглядел нашу большую, элегантно пустую комнату.
– Недавно переехали?
Мама не ответила. Мы жили здесь уже больше года.
Когда я проснулась, горячее солнце лило свет сквозь оконную сетку, подсвечивая молочный неподвижный воздух. Из ванной доносилось мужское пение и поскрипывание труб. Барри ночевал! Мама нарушила собственные правила. Значит, они все-таки не выбиты на камне, а написаны на тонких бумажных журавликах. Она одевалась на работу, а я вопросительно смотрела на нее и ждала объяснений. Она только улыбнулась.
После той ночи все перевернулось с ног на голову. В воскресенье мы вместе отправились на голливудский фермерский рынок, где они с Барри купили шпинат, стручковую фасоль, помидоры, малюсенький виноград размером с канцелярскую кнопку и связки шуршащего, точно бумага, чеснока, а я шла следом, немая от изумления. Мама разглядывала овощи, точно книги в книжной лавке. Моя мама, для которой обед равнялся упаковке йогурта или банке сардин с крекерами! Которая могла несколько недель просидеть на арахисовом масле и не заметить! Она прошла мимо своих любимых белых лилий и хризантем и купила охапку гигантских красных маков с черной сердцевиной. По дороге домой они с Барри держались за руки и низкими проникновенными голосами распевали хиты шестидесятых: «Неси любовь, как рай» и «Закат в Ватерлоо».