Белый огонь - стр. 58
«Я расстроюсь».
Про себя Яс усмехнулась, хотя смуглое прекрасное лицо осталось бесстрастным, словно отлитое из бронзы. Отец всегда говорил ей, что страшные угрозы – удел глупцов.
«Я вырву тебе язык». «Разорву собаками». «Отрублю каждый палец». «Выпотрошу». «Высеку». И так далее. Слова, что сотрясают воздух. Они бессмысленны. И не требуются умному человеку. Он не должен принижать себя, наступая босыми ногами в свиное дерьмо. Нет. Это ниже достоинства, тех, кто не касается земли.
Людей благородных.
«Я расстроюсь» вполне достаточно. Эта фраза оставляет провинившемуся бесконечный простор для воображения. Разумеется, воображение у некоторых примитивно и неуклюже, ну и что с того? Не дело Яс объяснять слугам простые вещи.
– Ваша светлость предпочитает свою обычную прическу?
Она скосила глаза вверх, на цветной стеклянный потолок, оценивая положение солнца.
– Да.
Служанка кликнула помощниц, и те начали долгую работу. Брали из ларца жамалак – длинные нити из черного шелка, с кисточкой и черной жемчужиной на конце, заплетали волосы в косички и, когда те достигали середины, вплетали нити, а затем с их помощью закрепляли туго перевитые пряди, оставляя лишь маленький хвостик.
В Дагеваре сорок косичек позволялись лишь девочкам, да девушкам. Замужние женщины носили две косы. Кариф, извечный противник Дагевара, следовал иным традициям. Здесь благородная замужняя карифка, подарившая наследника, имела право на сорок. Яс, как и возродительница Женского Угла, величайшая герцогиня Ясмин, Любимейшая из Четырех, Та-что-даровала-воду и Сплотила Нацию, гордо носила шестьдесят кос.
Такая прическа занимала время. Требовала сил и терпения. Была предметом зависти всех женщин дворца. Ее сестер. Даже Карии. И это не отобрали у нее даже после того, как случилось то, что случилось. Никто не посмел.
Ибо она мать наследника. Того, кто придет следующим, заменит своего великого отца. И отобрать подобное право у женщины не осмелится даже муж.
Шестьдесят. Ее знамя. Ее гордость. Ее сила. Ее превосходство над всеми.
Потому что мать любимейшего сына – это всегда мать. Какую бы провинность она ни совершила.
Явную или мнимую.
Когда все было закончено, Яс встала, позволив вытереть с плеч, спины и груди масло, а затем одеть себя. Щелкнула пальцами, отпуская служанок. Те, кланяясь, покинули залу едва ли не ползком. Придирчиво оглядев себя, она осталась довольна увиденным. Простая одежда Карифа шла ей, делала еще прекраснее. Рубаха из тонкого черного шелка и широкие штаны. Идеально. Кария предпочитает вычурные платья, и, видят Шестеро, они ей идут. Мэриэтт, дай ей волю, влезет в доспех, и, приходится признать, кольчуга делает ее желанной для герцога ничуть не меньше шелка, текущего по масляному телу.