Белый, красный, черный, серый - стр. 39
– Что ж, душа моя, – сказал он, с треском натягивая перчатки. – Раздевайтесь и ложитесь.
Она долго копошилась, скрипела – наконец, замерла. Любая женщина – даже такая царица, как Семицветова, – укладываясь на гинекологическое кресло, теряет свою величественность. И все-таки… Все-таки… Эти чудовищно распахнутые, исполинские ляжки… Что-то в этом есть языческое, первозданное. Он испытал трепет, когда заглянул внутрь. Сокровищница моя…
– Только, бога ради, аккуратнее, – прошептала она.
– Не беспокойтесь, я очень, очень аккуратно… Расслабьтесь.
Леднев просунул резиновые пальцы, нащупал канатик, потянул… Семицветова томно вздохнула. Он продолжал тянуть, помогая пальцами другой руки… Она затрепетала, подалась вперед, сдерживая стон… Есть! Вот оно, сокровище! Моя Речная Мавка! Глина, терракотовая глазурь, великий Илларион Супримов, начало нулевых. Моя, моя! Он замер, любуясь.
– Ну, что? – хрипло выдохнула Семицветова.
– Одну минуту.
Он бережно отложил статуэтку в сторону, подошел к настенной полке, где стояла разная декоративная чепуха – как бы для украшения кабинета: стеклянные «магические шары», керамические безделушки и множество всяких шкатулок, в том числе – разных размеров коробки-головоломки, покрытые деревянной мозаикой. Леднев взял самую большую коробку, в 5 ходов открыл ее, достал оттуда зашитый в целлофан «рулетик» червонцев, окунул в стерилизатор, вернулся к Семицветовой и так же деликатно, как извлекал Мавку, просунул на ее место деньги.
– Можете одеваться.
Семицветова пошевелилась в кресле, опять вздохнула и зачем-то сказала:
– Все-таки золотые у вас руки, Дмитрий Антонович… Знаете, а я была бы и не против этого вашего… как вы там говорите… врачебного произвола.
Леднев предостерегающе покачал головой. Воздев указательный палец горе, очертил им круг в воздухе – мол, осторожней: хоть мы и отключили наши линзы, но в кабинете ведется прослушивание.
– Ай-я-яй, Анна Игнатьевна. Вам бы все шутки шутить со стариком, – с нарочитой строгостью сказал он, занимаясь между тем Мавкой: протер ее влажными салфетками, обернул несколькими слоями воздушной бумаги так, что получился кокон…
– Не сердитесь, друг мой, – Семицветова, тряся перламутровыми телесами, грузно слезла с кресла и зашуршала одеждой. – Не над вами смеюсь, над собой. Скажите лучше, каковы мои перспективы?
– Перспективы самые радужные, – Леднев положил кокон с Мавкой в коробку-головоломку и принялся закрывать ее – 5 ходов в обратном порядке. – Эффект стабильно держится. У вас прекрасный организм, сильный и пластичный, одно удовольствие работать с вами. Хотя, по расхожему мнению, для клиники здоровые пациенты невыгодны, – он сделал последний ход, вернул шкатулку на прежнее место, и в тот же миг зазвонил таймер, оповещая о восстановлении связи со спутником. – Но это миф, предрассудок! – крикнул, проходя к рабочему столу. – Слабые и больные обходятся государству всегда дороже. Всегда! Но вы, дорогая моя Анна Игнатьевна… Я редко видел столь цветущее здоровье. И – красоту! Неудивительно, что до сих пор вы не прибегли к нашей «Кощеевой игле».