Белый хрен в конопляном поле - стр. 45
– Наемным веры нет, – сказал Ироня. – А нам сейчас рисковать нельзя. Сорвется приступ – вот когда истинный позор-то настанет! Нас же потом немчурийцы да неталийские кондотьеры расклюют, как пшено.
– Сдается мне, чего-то ты, милый друг, недоговариваешь, – вздохнул Стремглав. – И другие тоже, даже его величество. Слушай, а он тут без меня к ней клиньев не бил? Он ведь от любовных стрел дуреет, ничего вокруг себя не помнит…
– Стыдно тебе так думать, капитан! – возмутился Ироня. – Он же не простолюдин, как мы с тобой… Нет, ты даже в голове такого не держи! Он истинный рыцарь!
– Ну да, – кивнул Стремглав. – Спящих собрался резать, все равно как те гады на постоялом дворе – помнишь?
– Ну ты сравнил! То враги нас резать хотели, а то мы врагов! Это военная хитрость!
– Нигде не сказано, что рыцарь должен быть хитрым, это не входит в число его доблестей.
– Так ведь она всех заговорила, убедила, заколдовала – ты же ее знаешь! – не сдавался горбун.
– Вот-вот. А ведь слышал, как в Чизбурге с колдунами и колдуньями поступают.
– Она и там всех вокруг пальца обведет!
– Вы как сговорились, – в сердцах сказал сын шорника. – Одно и то же слышу. А я боюсь. В пустыне помереть не боялся, а сейчас боюсь. Слишком мне с ней повезло, а судьба завистлива не хуже людей.
– Надо бы поспать, – озабоченно заметил Ироня. – Выспишься, и мысли ко благу переменятся. Сейчас же в тебе говорит предрассветная свирепая тоска, как древние выражались. Да! Прислушайся!
Стремглав прислушался.
Бонжурский лагерь молчал – солдатский храп и сонное бормотанье не в счет.
– Ничего не слышу, – сказал он. – Даже ветер не шумит.
– А-а, ты же не знаешь, – сказал Ироня. – Мы-то за эти дни привыкли, что чизбургские часовые на стенах перекликаются всю ноченьку: «Ты чего?» – «А ты чего?» – «Я ничего». – «Ну и я ничего». Даже стыдно за них, что слов для приличной переклички найти не могут. Так вот, помалкивают часовые нынче, поскольку дрыхнут! Молодец, девка! Непременно ее надо сделать королевой!
…Так же тихо, молчком, поднимался бонжурский лагерь. Коннетабль де Коленваль толкнул в плечо шевалье де Пьерекура и, когда тот открыл глаза, прикрыл ему рот огромной ладонью и сделал пальцами знак. Шевалье де Пьерекур тем же манером разбудил соседа, сосед – спящего рядом, и вскоре все воинство, включая известного труса и лжеца бастарда Полироля, было уже на ногах.
Даже отягощенные латами рыцари при нужде могут собраться бесшумно, а уж старые служаки из королевской гвардии – и подавно. Конские морды обмотали тряпками, но кони и сами помалкивали, не ржали задорно, понимали, что кавалерия во время приступа не самая главная.