Белое пятно - стр. 36

В общем, повздыхал и отложил поиски небесного посланника: вот загасит ловушки по основным путикам, а потом и сбегает. Если огненная каменюка свалилась, то всяко следы оставила – деревьев наломала, и может, кое-что пожгла. В середине апреля снег на Сорже – редкость, это потом в мае может погода покуралесить, а сейчас стояли полновесные солнечные денечки, наст до обеда держался, и надо было поспевать. У Еремы хватило бы терпения, всяко следы падения не занесет, однако на следующий день, и опять ближе к вечеру, он узрел еще одно странное явление, повергшее в шок. Или вторая звезда упала, или первая взлетела! Как раз в том месте, куда накануне рухнула, и не просто оторвалась от земли – взмыла выше Наковальни и Шайки! Повисела над ними, покачалась, изрыгая клубы вихристого дыма, и опять будто в воду ушла, разве что заревом небо осветило.

Всякое видела Ерема, насмотрелся и на летящие к земле, звезды, и на падающие в штопоре, самолеты, когда служил, даже десантников в воздухе видел, у которых не раскрылся парашют, но чтобы те, кто раз упал, на второй день взлетали – такого даже не придумать. Земля убивала все, что к себе притягивала, звезды, самолеты и людей. Это подниматься над ней было восхитительно, беззаботно и радостно, а падать всегда смертельно.

Ошалелый и прибитый, он стоял минут пять, прежде чем пришел в себя и, кажется, первый раз вздохнул. И потом весь остаток дня ходил, как зачарованный, и подумывал, что пора бы выбраться к людям, поскольку ему уже грезится наяву не только женский смех или он сходит с ума от одиночества. Ибо верил, что упавшие звезды не взлетают.

Всю следующую ночь он не спал, размышлял над своей жизнью, и уже наметил себе план – по утру, попутно спуская ловушки, рвануть к Наковальне и хотя бы разведать, что все это значит. Если ничего нет, выходит, привиделось от простого помутнения разума, и пора заканчивать с промыслом.

Чуть свет Ерема голицы прихватил и по насту прямицей к Наковальне, а она на восходе стоит розовая, как поросенок, от подножья парком пышет – там не замерзающие ключи били, вода не то, что теплая, но и не ледяная, в торосы не замерзает, под снегом утекает в речку. Дед рассказывал, раньше вообще горячие текли, так он себе на этих ключах баню ставил и большое корыто делал, чтоб купаться. Но как Тунгусский метеорит упал, от сотрясения горячие ключи закрылись, а иные остыли. Но вода будто бы все равно текла целебная. Дедова баня давно сгнила от вечной сырости, и Ерема мечтал поставить там новую, рядом с источником. Единственное неудобство – далековато от основной избушки, которую с легкой руки деда называли лабазовой. Лабаз под продукты и пушнину там и в самом деле был, на трех высоких столбах, чтоб медведь не залез, но центральное зимовье именовали так из-за ледника, который лежал на горе совсем рядом. Камень этот дед и назвал лабазом: на его вершину зимой поднимались олени и жили там все лето, или вовсе годами, не спускаясь вниз. Растительность на плоской вершине была тундровая, мшистая, корма хватало, гнус сдувало ветром, а хищники добирались туда редко. Захотелось свежего мясца, поднялся и стрелил на выбор, ибо олени там не пуганные, а добычу в ледник положил и живи все лето припеваючи, даже солить не надо.