Bella Figura, или Итальянская философия счастья. Как я переехала в Италию, ощутила вкус жизни и влюбилась - стр. 24

Вскоре после приезда я оформила карту «Друг Уффици», которая за годовую абонентскую плату давала мне право на вход во все государственные музеи без очереди и предварительного бронирования. Несколько дней я бродила по просторному, заполненному людьми внутреннему двору и колоннадным галереям Уффици в поисках офиса по продаже карт. Наконец нашла, и мне назначили встречу там же, через три недели. Когда я спросила, почему нельзя просто заполнить заявку на месте, сотрудница офиса посмотрела на меня так, словно я попросила ее воскресить Микеланджело, чтобы встретиться с ним.

– Нет-нет, невозможно сейчас, – ответила она так, будто причина была очевидна. – Вы должны вернуться первого февраля. Часы работы с десяти до пяти, но с двенадцати до четырех мы закрываемся на обед…

В назначенный день сотрудница неохотно вручила мне карту с моим именем. Казалось, руководство Уффици всеми силами пыталось отбить у людей всякое желание приобрести карту свободного доступа, – и я не могла их за это осуждать. Возможно, для флорентийцев, которых и так было в несколько раз меньше, чем туристов, это был просто лишний способ борьбы с захватом собственного города.

Окрыленная победой, я вприпрыжку вбежала в галерею, радостно проскочив мимо очереди и вручив свою карту. Оказавшись наконец в вожделенных залах, я почувствовала внутри тот же трепет, как и в Лондоне, когда мне было семнадцать и я впервые попала в ночной клуб. Я бродила по знаменитым коридорам безо всякой продуманной стратегии, пока не оказалась перед величественным полотном «Рождение Венеры» Боттичелли, от которого, казалось, вся стена была озарена золотистым светом. Я села на стул перед ним. Мне больше никуда не хотелось идти – только смотреть, изучая до мельчайших деталей, впитывая в себя эти цвета и свет. Целительная сила искусства. Не это ли имел в виду Старый Роберто, когда сказал: останься, и пусть красота исцелит тебя?

Вместе с февралем в город ворвался леденяще-холодный ветер, и, проснувшись однажды утром, я, поеживаясь, обнаружила, что отопление не работает. Тем же утром у пекарни я встретила Джузеппе, и он обещал прислать мне Гвидо, старого слесаря, которому принадлежала одна из мастерских на нашей улице. Сан-Никколо изобиловала мастерскими и студиями художников – старомодными даже по меркам Флоренции.

Я уже видела Гвидо: каждый день он приходил в «Рифрулло» и громко разговаривал с Паваротти или же выкрикивал указания своему молодому помощнику, при этом выразительно жестикулируя. Этот грузный мужчина с седыми волосами и изможденным лицом был неотъемлемой частью повседневной жизни Сан-Никколо. Вот и теперь, в семь часов вечера, он, тяжело дыша, поднимался по ступенькам к моей квартире в сопровождении своего симпатичного помощника.