Белая ласточка - стр. 31
Он перевернулся на живот и обхватил – руками враскид – раскладушку. Дождь снаружи глухо стегал по крыльцу. Дождь…
Они поселились на восьмом, на том же этаже, где жил и Оська. Бабушка заходила к ним попросту, по-соседски, и звала их «Толя» и «Ларочка». Как долго спускался лифт по утрам! Мука и блаженство. Почему она отворачивалась, когда Оскар задевал ее портфелем? А он потом нарочно задевал и на ноги наступал в лифте нарочно. Оскар был тогда уже выше ее ростом. Тогда, в седьмом классе. А в девятом – выше и ее Толи на целую голову. Как-то она оказала, что у него звучное имя, что имя интересное, и в Америке даже есть «премия этого имени», ее дают киношникам. И улыбнулась чуть снисходительно… Сказала, что ничего не имела бы против, если бы так звали даже ее сына. Но двух ее драчливых мальчишек звали Сашок и Сережка. Это уже потом, когда Оскар Мухин вернулся из армии. Кстати, там, в армии, он начал писать стихи – и все о ней, – восемь общих тетрадей исписал! Впрочем, в стихах ни разу не было имени «Лариса». А была какая-то она, прекрасная и необыкновенная. У нее жаркие волосы, синие ресницы и зимние глаза. Голос такой нежный и четкий, голос – как колокольцы, и радуга, и шаровая молния. И ладони – зовущие и нежные.
Стихи были плохие. После армии он увидел, что ладони-то у нее самые нормальные, только очень маленькие. Но вообще-то в стихах что-то было. Что-то верно схваченное. Лариса.
Нет, чего там! Стихи как стихи, все нормально, зря бросил писать, можно было бы и в Литинститут их подать. И прошел бы! А что он, рыжий?..
Оскар спустил руки и нашарил под раскладушкой сигареты и зажигалку… Ага, зажигалочка, та самая! Которую он у Толи стащил… Глядя на зажигалку, Мухин вдруг почему-то вспомнил Ларисиного «Толика» – и его манеру закуривать, и как он по утрам выходит из квартиры своей упругой походкой тяжелоатлета, как бросает небрежное: «Лариса, запри» – и, не дожидаясь лифта, сбегает по лестнице, идет через двор, на углу останавливается у газетного киоска. Всегда останавливается. Толик рутинер: у него раз навсегда установившиеся привычки. Солидный молодой человек. Из тех, наверное, у которых к тридцати под льняными волосами уже просвечивает лысинка, из тех, которых соседские тетушки называют по имени-отчеству уже в двадцать восемь. Вспоминая это, Мухин поймал себя на том, что думает о Толике с отголосками старой, острой ненависти. И он с досадой швырнул зажигалку под кровать…
В самом деле, за что она полюбила этого идола, дубоватого, лысоватого, с неподвижным квадратным лицом?