Белая башня - стр. 16
В другое время.
Сейчас… нет, не все равно. Но почти.
– Я сына не брошу, – Тень прищурился и руку положил на клинок, выразительно так. Причем понимает ведь, что не успеет, что Карраго достаточно пальцами щелкнуть, чтобы не стало ни его, ни его невезучего отпрыска. Но все одно не отступится.
– Можно соорудить носилки…
– На троих? – Винченцо дотянулся до сестры.
– Двоих с половиной.
– Не выход. Лес…
– Погодите, – Карраго размял пальцы, а затем присел рядом с Миарой. Он похлопал её по правой щеке, потом по левой. – Просыпайся, красавица… знаю, ты нас слышишь.
Слышит. В этом Винченцо почти не сомневался.
– Давай же… не заставляй тебя целовать.
Глаза Миары распахнулись.
– Только попробуй!
– Вот… а с этими двумя как-нибудь управимся, – Карраго подал руку, но Миара её проигнорировала. – Главное, к реке добраться…
– Главное, – проворчал Дикарь. – Понять, где эта самая река.
– Там, – мальчишка, до того лежавший тихо, поднял руку и махнул куда-то в сторону леса. – Тут недалеко…
Глава 4
Верховный
Этой ночью он не спал. Можно было бы, конечно, после сказать, что Верховного мучило недоброе предчувствие, что видел он знаки грядущей беды или же просто получил откровение свыше.
Верно, слух такой пойдет.
Слухи вовсе имеют обыкновение рождаться на пустом месте, а когда происходит нечто подобное, то и вовсе плодятся, что мухи по осени. Правда же была в том, что ему не спалось. Бессонница давно уже стала не проклятьем, нет, скорее уж состоянием донельзя привычным, и Верховный даже научился находить в ней удовольствие.
Тишина.
Покой.
Храм замирает, ибо даже самые распоследние рабы спешат урвать драгоценные минуты сна. И он вновь оказывается наедине с собой. Мысли становятся медленными. Сердце успокаивается. И тело наливается тяжестью, словно дразнит, что вот-вот разум позволит уснуть.
Но затем вдруг сердце ускоряет бег.
А в груди возникает такое знакомое давящее чувство. И воздух в покоях делается тяжелым. Им не выходит дышать, и Верховный сперва садится, а после и встает.
Он выходит тихо, не тревожа сон рабов, которые молоды и устают.
Он проходит мимо их, свернувшихся на циновках, спящих так сладко, что поневоле в душе появляется зависть. Появляется и уходит.
Верховный пьет воду.
Её всегда приносят в высоком кувшине, сдабривая льдом и листьями мяты, а порой еще самую малость – соком. Но он давно уже почти не ощущает вкуса. Да и вода дает лишь недолгое облегчение.
Ему надо наружу.
Наверх.
И Верховный касается стены. В его покоях много сокрытого. И этот путь – один из тех, что сам Верховный отыскал случайно. Давно уже. И пользовался он редко.