Баржа смерти (сборник) - стр. 14
«Кто ж без Вашего ведома здесь может арестовывать?» – хотел спросить Константин Иванович, да не посмел. А комиссар Перельман уже раскалился докрасна:
– Фабрика заготовила себе 22 тысячи саженей дров, чего и хватило бы на целый год. Дрова эти лежат на разных расстояниях от фабрики – от 5 до 25 верст, и вот привезти их оказалось невозможно. Крестьяне отказались везти зимним путем дрова, потому что обыкновенно фабрика давала им за работу овес. А нынче у фабрики овса нет. Овса требовалось приблизительно тысяча пудов. Я не удивляюсь, что овса этого не раздобыли. Вроде бы договорились с крестьянами расплатиться полотном. А сейчас распутица, до дров на телегах не добраться.
– Вы-то с крестьянами, может, и договорились, – несмело напоминает Константин Иванович, – а у Лямина Ивана Григорьевича телеграмма: Центротекстиль[7] отказал нам в праве выдать по пять аршин тканей на каждого возчика.
– А что, Лямин. Бывший конторщик. Конторщик и есть конторщик, – Перельман не скрывает своего раздражения, – я не предполагаю, что там, в Москве, в Центротекстиле контрреволюционный заговор, но то, что там сидят глупцы – очевидно, – Перельман еле сдерживает себя, чтобы не перейти на крик, – вот Лямина и отстранили, чтоб он не размахивал телеграммой Центротекстиля.
– Боже, – лишь простонал Константин Иванович, чувствуя, как всё тело его покрылось испариной.
Подошёл к окну, открыл оконные створки. Пахнуло лёгкой ночной прохладой.
– Вот что, – нерешительно проговорил Константин Иванович, – ко мне давеча приходили двое из Великого. Это село от нас недалёко. Сказали, готовы привезти дрова, что лежат за пять вёрст от фабрики. Но чтоб дали не пять аршин…
– Ну, что Вы замолчали? – хмурится Перельман.
– Семь аршин, – неуверенно проговорил Григорьев.
В это время в дверь просовывается рыжая лисья голова младшего счетовода Кудыкина.
– Я очень извиняюсь, – начинает он.
– Если по делу, то завтра на службе, – строго и начальственно обрывает его Константин Иванович, – а, если без дела-то после работы.
Кудыкин мазнул его гаденьким взглядом. Осторожно закрыл дверь. «Слышал мои слова про семь аршин. И что это Кудыкин до ночи сидит? Вынюхивает, чем начальники заняты», – мельком подумал Константин Иванович. И на душе стало тревожно.
На следующий день фабрика прекратила работу. Рабочих отправили по домам. Но они не расходились, толпились около ворот фабрики. Шумели, но негромко. Кто-то бойкий из фабричного комитета уговаривал рабочих разойтись. Константин Иванович приоткрыл окно своего кабинета. Видит, как к рабочим выходит Перельман. В своей длиннополой шинели и фуражке он показался Константину Ивановичу до боли похожим на кого-то виденного ранее. Борода клином, решительная походка, развевающиеся полы шинели. Дзержинского он видел только один раз, когда ездил в Москву на похороны своей тётки. И вот, на тебе. Вылитый Дзержинский ходит у ворот фабрики.