Барвенково – Сталинград. Цена хрущёвской подлости - стр. 45

Маршал авиации Голованов, в начале октября 1941 года ещё полковник, командир 81-й авиационной дивизии дальнего действия вспоминал в мемуарах:

«Как-то в октябре, вызванный в Ставку, я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле, что было необычно, на столе стояла нетронутая остывшая еда. Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошёл, сомнений не было, напоминать о себе я счёл бестактным. Мелькнула мысль: что-то случилось, страшное, непоправимое, но что? Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила.

– У нас большая беда, большое горе, – услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий.

После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин также тихо сказал:

– Что будем делать? Что будем делать?!

Видимо, происшедшее ошеломило его.

Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой страшной душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся.

Ответить что-либо, дать какой-то совет я, естественно, не мог, и Сталин, конечно, понимал это. Что мог сказать и что мог посоветовать в то время и в таких делах командир авиационной дивизии?

Вошёл Поскребышев, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников – Маршал Советского Союза, начальник Генерального штаба. Сталин встал, сказал, чтобы входил. На лице его не осталось и следа от только что пережитых чувств. Начались доклады…»

Москва была под угрозой захвата. А ведь лишь несколько дней назад Сталин на совещании с представителями Англии – лордом Бивербруком – и США – Гарримана, открытого 28 сентября и посвящённого созданию антигитлеровской коалиции, Сталин спокойно говорил, демонстрируя спокойствие, неторопливость и благожелательность, о том, что Москва не будет сдана ни при каких обстоятельствах, и о том, какие необходимы поставки, что Россия может защищаться одна, но Великобритании и России вместе будет очень сложно разгромить Германию без США и что «нанести поражение Гитлеру – и, возможно, без единого выстрела – может только заявление президента Соединённых Штатов о вступлении США в войну с Германией».

И никто из участников совещания не заметил по виду Сталина, по его голосу, что в эти дни, по признанию Самого Верховного уже после войны, что «положение было отчаянным».

Теперь враг был отброшен от Москвы, но отброшен не так уж и далеко. И тут тяжёлое положение на юге.