Барин-Шабарин 5 - стр. 5

Французский посол в Османской империи был открытым англофилом, искренне ратовал за сближение Франции и Англии и делал теперь все, чтобы две европейские державы, плечом к плечу… Заставили русского медведя сидеть в берлоге и не высовываться. Возможно, в другой политической обстановке дипломат оказался бы не у дел за такие свои взгляды, однако сейчас он и ему подобные приближаются императором Луи Наполеоном.

– Я слушаю вас! – сказал султан, делая вид, что ему больше интересно рассматривать колонны в беседке, чем разговаривать с французским послом.

– Нет, это я вас слушаю, Ваше Величество! – неожиданно и нисколько не смущаясь сказал посол.

Куда там теперь смотреть на колонны! Оставалось рассматривать наглого, слегка лысеющего мужчину. Как же сейчас хотел Абдул Меджид, чтобы рядом с французом оказался верный янычар, чтобы отрубить голову наглецу только по одному косому взгляду в сторону султана! Но эти времена ушли.

– Если вы продолжите разговаривать со мной в таком тоне, то не стоит и рта раскрывать, – несколько волнуясь, отчего акцент падишаха стал более очевидным, сказал Абдул Меджид.

– Подобного тона никогда бы я себе не позволил, если бы вы выполнили то, что ранее обещали! – не растерялся де Лавалетт.

– Вы подталкиваете меня к войне, – озвучил очевидное Султан.

– Разве же вам война не нужна? Разве не нужно при помощи военных действий решить все свои внутренние проблемы? – поинтересовался французский посол. – И кто сказал, что русские не умоются, не отступят, получив пощечину? Разве они входят с кем-нибудь в военный Союз, чтобы надеяться победить вас?

– Англия! Как она отреагирует? Пусть во Франции и есть свой Наполеон, да только не тот, – с ухмылкой отвечал Султан.

Абдул Меджид и вовсе хотел прогнать француза, едва ли не оскорбившего его. Однако в последнее время именно Франция становится главным экономическим партнёром Османской империи. Львиная доля вооружения, которая так необходима армии гордого султана, приходит из Франции. Да, это старые образцы, а с ними лишь немного новейших французских и бельгийских ружей, но Османская промышленность не способна даже к производству того оружия, которое в Европе устарело.

Так что ссориться с Францией – это обречь себя на поражение. Разве сам султан, его визирь, всё окружение – разве же все они не понимали, что их держава нынче – словно старец при смерти? Все осознавали это, вот только не могли договориться, как из кризиса выйти. Мусульманские круги считали, что отказ от традиций, повлечёт за собой потерю веры, уход от Аллаха – и всё равно случится распад империи. Потому они видели выход в сплочении народа вокруг зелёного знамени пророка Мухаммеда. Самопожертвование – вот залог турецких побед, причём как на полях сражений, так и в экономике.