Бархоппинг - стр. 12
Когда я лежал в больнице, я узнал, что все на меня очень сердятся. Даже мама, которая ухаживала за мной, иногда сетовала на то, что я испортил всем праздник. Брат вообще меня ненавидел. Из-за меня они не поехали в свадебное путешествие по островам, потому что это было бы «некрасиво с их стороны». Все считали, что я напился и упал в Босфор, про подлого дельфина никто не верил. А потом пришла она. Я притворялся спящим, чтобы не смотреть на неё, мне было стыдно. Но она говорила со мной… и жаловалась, что мой брат оказался очень жестоким и даже злым, и она не знала такие его черты. А я хотел сказать, что возможно дельфины и не хороший знак, а плохой… Но вспомнил, что изображаю мёртвого, и промолчал.
Доктор Стрэнж, или как я перестал бояться писать и полюбил самолеты
Облачность тяжелая, но это не страшно. Вернее, страшно, но только при взлете – будет трясти, пока набираем высоту. Еще и ветер… Хорошо, что летим в Москву, много деловых людей, а то когда рейс на море – обязательно куча детей, которая своим ором нагоняет еще больше страху. Да, я боюсь летать на самолете, если было бы можно, я орал бы как умалишенный. Но я молчал. Да и чего нервничать-то? Мы еще на земле, во-первых, а во-вторых, вероятность умереть один к пяти миллионам. Почему у них закрыта шторка иллюминатора? Не знают, что надо держать все открытым, вот сейчас стюардесса им скажет.
– Поднимите, пожалуйста, шторку иллюминатора…
Они еще спрашивают, зачем! Затем! Профаны. Я бы им объяснил, но во рту пересохло. Что там на крыле? Какие-то полоски, немудрено, S7, они после тех катастроф поменяли название, а суть не поменяешь. Ну ты несправедлив – возразил я сам себе. Знаю, один сбили военные над Украиной, один теракт и одна авария. Но всё равно. Хорошо, что над Украиной не летим… И над Швейцарией, а то опять диспетчер столкнет. О, вот и двигатели заводят. Почему все выглядят такими спокойными, неужели только мне страшно? Да наверное, и не так страшно, просто умирать не хочется. Удивительно, я мог бы сам управлять самолетом и прекрасно понимаю природу своего страха, но это не помогает. А я знаю, почему. Кто там сидит в кабине, я вас спрашиваю! Я должен довериться непонятно кому. А между прочим 47 процентов авиакатастроф происходят по вине пилотов. Вот он объявляет, как автомат, даже хуже, бормочет через силу, как будто исполняет некую повинность, не нравится работа – уходи. Небось мечтал летать через океан, в Рио… Кстати, помнишь, там самолет пропал? Вот так, успокаиваешь себя, что чем дальше полет и больше самолет, тем безопаснее, а потом хоп – и тихонько исчезаешь в ночи над Атлантикой. Нет, страшно это все. Дернул меня черт участвовать в этом конкурсе… Ну выиграл я бесплатный перелет в Москву в одну сторону, а дальше что? Мне даже остановиться негде. Одно радует, умру сейчас – и не надо беспокоиться ни о чём. Поехали, вовремя, хоть это радует. Сразу спокойнее становится, а то все эти задержки – почему, зачем, что там с самолетом, что с погодой. Помню, там была авария, задержка четыре часа – экипаж устал и уснул в полете. Всё. Ну ладно, там еще были факторы – высокая температура, загрузка… Давай успокаивай сам себя. Сейчас главное взлететь – очень боюсь взлетать, нагрузка высочайшая, топлива полно, птицы и прочее. Очень страшно. А посадка – другое. Это естественно, падать – естественно. Фу на тебя, не говори такие вещи. Ну все, встали, сейчас начнется. Что там в окне, а нет, не могу смотреть. Скорее бы прилететь. Мамочки, почему все такие спокойные, эй ты, выключи планшет, мы сейчас умрем из-за тебя. Ой, тронулись. С Богом. Двигатели ревут. Как вол перед смертью. «Как вол перед смертью» – это что такое, это вообще неуместно, ни одной метафоры не было, а тут такая, при чем здесь вол? Ну вол, как двигатель, пашет, пашет, а в один момент умирает. И издает вой. Тут еще есть созвучие вол – вой. Ну не знаю. Ладно оставим, а то уже четыре строки текста, жалко выкидывать. Так вот, шасси убрали, ай, кто же поворачивает на такой высоте, Господи, земля-то как близко. Не смотри в иллюминатор. Так, вот закрылки пошли, в облачность входим, сейчас затрясет – это нормально. Зато потерпишь – и увидишь небо. Лампочка потухла – можно расстегнуть ремень, ну все, самое страшное позади. Не забывай – что вероятность аварии на посадке выше. Ну и фиг с ней. Там земля рядом. Вроде летим ровно, не трясет, даже двигателей не слышно, а почему так страшно? Страшно, что сейчас двигатели смолкнут – и конец. Или просто начнем терять высоту, вот так, просто падаем, всё теряет вес, все начинают орать, секунд 50–60, повезет, если умрешь от разрыва сердца. Жаль, что курить бросил. Одна мысль, когда там, над Ростовом, сколько они падали? Две-три минуты? В штопоре – как карусель. Вот это страшно, что перед смертью еще мучиться будешь. Почему же я так нервничаю? Нормально же все. Чё смотришь, да, я боюсь. Может, когда еду принесут, отвлекусь. Странно, что нет никого, обычно сразу суетятся. Перестань, иди сходи в туалет. Да не хочу я, вдруг турбулентность, а я не пристегнут, как в том сериале. Когда в туалете кокаин нюхал, и тут началось… Ладно, пойду, так больше нельзя, сейчас сам выпрыгну, терпеть нельзя. Спокойные какие все. Везет. Этот вообще спит. Как умудрился?! Если бы можно было зайти в кабину и спросить, честно, без обиняков, – «Мы падаем?» – Было бы намного легче. Может, зайти? Ты с ума сошел? Это же уголовщина, это теракт! Да ладно, лучше в тюрьму сяду, но так не могу, я сейчас умру от паники. Дверь открыта, это очень странно. «Извините, но я должен знать!» Боже мой! Нет никого! Пусто! Это невозможно. Почему, возможно, автопилот. Но как? Он же объявлял. Куда они могли деться? А что делать-то? Надо успокоиться, я же сажал самолет на симуляторе, сейчас свяжусь с диспетчерами, и мы вместе всё сделаем. Все так и сидят, спокойные, ну и хорошо, паника нам не нужна. Дело-то немудреное, я же не зря почти поступил на пилота. Это проще, чем бухгалтершей работать – цифры вноси, и автопилот сам всё сделает. Так вот наушники, а как на связь-то выходить? Господи, на какую кнопку нажать?