Барбаросса - стр. 93
– Вот! – сказал Сталин. – Эти империалисты никак не могут успокоиться, пока не поссорят меня с Гитлером…
«Вождя всех народов» уже не было на свете, когда Филипп Иванович Голиков все-таки нашел в себе мужество честно сознаться:
– Да я просто боялся! Потому и угождал Хозяину, докладывая ему только то, что совпадало с его же мнением, и, наоборот, отвергал то, что было не согласовано с его прогнозами. Хотя я, честно говоря, и сам не очень-то верил в нападение Германии…
Зато вот маршал Кулик, к разведке никакого отношения не имевший, твердо знал, когда начнется война с Германией.
– А чего там долго думать? – говорил он. – Пусть разведка не сводит глаз с поголовья овец в Германии. Если поголовье начнет сокращаться, значит, немцам понадобились шкуры для выделки полушубков.
А без полушубков – как же воевать с нами? Вот и получается: станут в Германии резать овец – значит, все ясно, следует крепить оборону для ответа тройным ударом…
Вы, читатель, все поняли? Мудрость-то какова!
Именно в эти дни Черчилль, ложась спать, наказывал:
– Будить меня, безмерно усталого, я разрешаю только в двух случаях: или Гитлер высадит десанты на Британские острова, или же Гитлер нападет на Россию. Дайте выспаться пожилому человеку!
………………………………………………………………………………………
Если Голиков имел пять уничтоженных предшественников, то П. В. Рычагов, славный начальник ВВС, имел их семь или восемь: на этом посту люди держались от силы год-полтора, после чего поступали в разряд «врагов народа». Сталин именовал себя «лучшим другом советских летчиков», и Павел Рычагов, молодой и наивный парень, в эту дружбу со Сталиным верил…
На совещании в Кремле шла речь об аварийности. Пилоты ВВС гробились один за другим, вместе с ними гробились и машины. Рычагов знал, что новых самолетов давно не поступало, а старые – это сброд всяких устаревших систем, что мешало их ремонту, мешало и подбору пилотов к самолетам разного типа. Рычагов нервно воспринимал критику в свой адрес, но… пока еще сдерживался. Когда же пришло время отвечать на критику, чтобы оправдаться перед партией и правительством, Рычагов оправдываться не стал, а повернулся лицом к «лучшему другу советских летчиков»:
– Аварийность была, есть и скоро будет еще больше, потому что вы (!) заставляете летать нас на летающих гробах…
Сказал в лицо, только перстом не указывал. Стало тихо-тихо. Пошевелиться боялись. Сталин мягкими сапожками ступал по коврам своего кабинета, и в этот момент он напоминал дикую кошку, которую – нашелся смельчак! – выдрали при всех за уши. Вот он ходил, ходил… сосал и сосал свою трубку… думал он, думал… потом сказал: