Барбаросса. Роман-размышление. Том 1 - стр. 3
3 февраля Геббельс дал установку для прессы:
«Газеты должны выйти без траурных рамок. На первой странице можно поместить несколько иллюстраций героического содержания. Надлежит описать эту битву в сдержанном, мужественном, национал-социалистском духе. Настал момент, когда немецкие журналисты и писатели должны создать миф, который даст силы грядущим поколениям германской нации. Полученные раны заживут, а героизм переживет века. Разъяснение: самостоятельные комментарии запрещаются…»
– Допустимы ли сейчас, – спросил Фриче, – аналогии между нынешним положением рейха и положением старой Пруссии после поражения от русских при Кунерсдорфе?
– Пожалуй… да! – согласился Геббельс. – При этом у микрофона следует напомнить слушателям (но с умом!), что героизм сталинского солдата мало чем отличается от храбрости русского солдата времен царицы Елизаветы. Это скорее упрямство скотов на великой мясной бойне, а совсем не продуманное явление патриотизма, как твердит нам по радио московская пропаганда…
Мешки с письмами вскрыли в канцелярии Геббельса.
– Начнем творить миф! – сказал он. – Создадим особую комиссию из проверенных членов партии. Срежем адреса на конвертах. Все письма из Сталинграда классифицируем по их настроению. Последние слова гренадеров Паулюса станут основой для создания бессмертной биографии… Я уже вижу, как потомки с трепетом приникнут к этим скрижалям!
Все сделали, как он велел: письма пустили в набор, и тут наступило отрезвление… Геббельсу было доложено:
– Такого мифа создать нельзя! Лишь два процента солдат армии Паулюса еще продолжали верить в дело фюрера, остальные слали проклятия. Вот послушайте: «Сталинград – хороший урок для немецкого народа. Жаль только, что тем, кто получил этот урок, трудно будет использовать его в будущие времена. Но всем нам, немцам, следует помнить о нем…»
Геббельс вчитался в корректуру. Некоторые фразы были уже подчеркнуты цензорами из бюро военно-статистической информации: «Ты – жена немецкого офицера, и ты должна понять все, что я тебе скажу… Я не трус! Но мне обидно, что самую большую храбрость я мог проявить в деле, которое абсолютно б е с с м ы с л е н н о и п р е с т у п н о… Итак, ты знаешь, что я к тебе не вернусь. Но меня никто не убедит умереть со словами: “Хайль Гитлер!”»
– Да, это для печати не годится, – огорчился Геббельс…
18 февраля он выступил в берлинском Спортпаласте:
– Нам осталось две крайности: капитулировать или открыть тотальную войну… Вы разве хотите поражения?
– Нет, нет, никогда, – хором отвечали из зала.
– Значит, вы хотите тотальной войны?