Бандитский причал - стр. 37
Долго поливал себя контрастными струями душа – то холодным, до мурашек; то горячим, обжигающим кожу.
Но даже вода не помогла избавиться от нехорошего ощущения, которое осталось после сна. Его мучила тошнота.
У Михаила была одна очень странная особенность – он никогда не помнил своих снов. Обычно сны являлись ему несуразицей, которая растворялась вместе с рассветом.
А сегодня ему приснилась Даша. Рядом – смятая алая салфетка, пропитанная кровью.
Такой яркий сон он видел лишь однажды – накануне расстрела его семьи. Родители и старший брат с женой тонули в крови, и в то утро Михаил тоже никак не мог избавиться от тошноты.
Что Даша хотела сказать ему в Москве? Для чего назначила встречу? Сказать, что скучала и до сих пор любит? Но Даша не из тех. Он хорошо ее выучил. Она не станет дважды стучаться в закрытые двери. Слишком гордая.
А он почему-то до сих пор ее чувствует. Как будто между ними осталась незримая связь.
Ледяная струя хлестнула в суровое лицо, но так и не прогнала тошноту.
Разозлившись, он с силой стукнул мощным кулаком по плитке.
Выбрался из ванной, тщательно вытерся полотенцем и надел спортивный костюм.
Набрал номер телефона Виктора, того самого сотрудника, которого назначил следить за Дашей Григорий.
— Михаил Глебович, доброе утро! — оживленно заговорил на другом конце Виктор.
— Планы поменялись. Срочно доставьте нашу подопечную ко мне домой, — без приветствия прорычал Воронов. — Вы поняли? Чем скорее она окажется в безопасности, тем лучше.
— Уже едем за ней, Михаил Глебович. Она сегодня, будто с катушек сорвалась.
— Где вы?
— Только что покинули черту города. Кажется, она направляется в аэропорт.
— Пересадите ее в вашу машину и привезите ко мне. Это очень важно. Она ни в коем случае не должна пострадать.
— Будет исполнено, Михаил Глебович. Я вам на почту информацию прислал. Может, что заинтересует.
— Хорошо, я посмотрю.
Воронов отключился. Звонок тоже мало помог сбить тошноту. Зачем Даша отправилась в аэропорт? Только бы успели ее перехватить его люди.
В голове всплывали воспоминания – одно страшнее другого. Лицо матери, брата, отца - все безжизненные, посиневшие. И кровь… кровь везде. Как же он ненавидел кровь!
В дверях его спальни мелькнула хрупкая фигура Нины.
— Миша, ты завтракать будешь?
— Свари кофе, — хмуро попросил он.
— А яичницу с беконом пожарить?
— Нет, не надо. Только кофе.
— Ну, хорошо, — племянница пожала хрупкими плечиками и исчезла за дверью.
Михаил спустился в столовую. Взял из рук племянницы чашку ароматного кофе.