Бандитский Петербург - стр. 75
Сейчас вообще стало трудно говорить о ком-либо – вор в законе он или нет. Изменилось само понятие. В наше время всеобщего разрушения устоев изменяется и статус воров в законе, из-за чего царит путаница и неразбериха. Дело доходит до того, как уже было сказано, что высший воровской титул стало возможным просто купить.
Горбатый был представителем старой воровской школы. За этим человеком стоит целая эпоха уголовного мира. Работал он в основном по антиквариату. Кстати, в его визитной карточке так и было написано: «главный специалист по антиквариату в Санкт-Петербурге». Как рассказывают сотрудники милиции, в 1970-х годах Горбатый входил в знаменитую преступную группу «Хунта», состоявшую из преступников-евреев, которые грабили евреев же, выезжавших из СССР.
Одним из ближайших его друзей был Михаил Монастырский, иначе – Миша Миллионер. Монастырский – человек почти легендарный, организовавший в конце 1970-х – начале 1980-х годов поточное изготовление изделий под Фаберже с последующей переправкой их за границу. Когда Монастырского арестовали, экспертиза не смогла назвать фальшивыми изделия, выпущенные его организацией. Монастырский имел офис на Адмиралтейской набережной, некоторые называли его одним из самых богатых людей Петербурга.[52] Горбатый тоже был достаточно богатым человеком, о чем свидетельствует хотя бы то, что он, раковый больной, три года держался на лекарстве, которое, по оценке врачей, не все кремлевские пациенты могли себе позволить. Юрий Васильевич прекрасно разбирался в искусстве, обладал хорошей, интеллигентной речью, был прекрасным рассказчиком, его можно было слушать часами. У него остались два сына, один из которых сейчас живет в Швеции. А приемный сын его, между прочим, – журналист.
По словам работников милиции, только за 1991–1992 гг. посадили пять преступных групп из-под Горбатого общей численностью более 25 человек. Он, несомненно, был неординарным человеком, знавшим много городских тайн. Последний раз его арестовали в декабре 1991 года.
Трудно сказать, почему он согласился говорить со мной. Может быть, просто захотел чуть-чуть приоткрыть завесу над некоторыми теневыми сторонами жизни нашего города. Он умирал, знал это и хотел высказаться. Я беседовал с ним в тюремной больнице. Наши разговоры, пожалуй, не носили характера интервью – скорее это был монолог, изредка прерываемый вопросами…[53]
Говорят, многие коллеги Горбатого не понимали, почему он, обеспеченный человек, под конец своей жизни снова пошел на криминал. Сам он якобы отвечал на этот вопрос так: «Вам не понять. В этом – вся моя жизнь…» Мне трудно сказать, что в исповеди Горбатого, произвольно скомпонованной мной по тематическим главам, правда, а что – вымысел. Его судьба стала частью искореженной и изломанной истории нашей страны…