Бандитский Петербург - стр. 57
Важный момент! «Гада» сопровождают в отделение несмотря на то, что обнаруженных при нем улик, казалось бы, достаточно, чтобы расстрелять на месте, без суда и следствия. Но, как это ни покажется странным, порядок применения оружия у сотрудников ленинградской милиции в годы блокады официально был точно таким же, как и в мирное время. То бишь: начинать «применять» следовало с дежурного «Стой! Буду стрелять!»
Впрочем, «странность» эта имеет объяснение. Дело в том, что даже и в тех суровых условиях государственная правоохранительная система продолжала работать в соответствии с отлаженным «мирным алгоритмом»: людей задерживали, доставляли в отделы милиции, составляли протоколы, подписывали их как должно, в отдельных случаях могли предоставить и адвоката; надзиратели в тюрьмах заполняли надлежащие формы, велась повседневная служебная переписка, заключенные получали какой-никакой казенный паек, прокуратура осуществляла надзор. Отличало работу карающего органа разве что отсутствие чернил (писали карандашом) да листы бумаги, на обратной стороне которых ныне можно разглядеть обойный рисунок или план топографической карты из школьного учебника. В блокадном городе не было не только хлеба, но и бумаги.
Суды и трибуналы работали бесперебойно. Правда в отличие от приговоров обычных народных судов (они были редки, но даже и в военный период формально могли быть обжалованы и пересмотрены) приговоры трибуналов являлись окончательными и обжалованию не подлежали. Случались при этом ошибки, «перегибы» и аресты по ложному обвинению? Разумеется. Людей задерживали по доносу, за неудачный анекдот, за вылитые в окно нечистоты, за унесенное с режимной территории полено… За то, чего нам, нынешним, и не понять. И все же… Наше дело думать и помнить. Никак не судить.
По одной из версий, термин «мародер» появился в годы Тридцатилетней войны (1618–1648). Его связывают с солдатами-наемниками немецкого генерала Иоганна Мероде, которые пользовались военным положением для циничного разграбления населения захваченных городов. В XVIII веке слово прижилось и в России, где оно чаще звучало в более понятном русскому уху созвучии «миродер».
Вот только… Назови хоть так, хоть эдак – все едино: мародерство в нашей стране считалось мало того что ремеслом презираемым (сродни «лихоимству» – греховной страсти, заключающейся в приобретении выгоды за счет затруднительного положения ближнего), но и официально признавалось уголовно наказуемым деянием. К сожалению, ленинградским милиционерам в годы блокады пришлось столкнуться и с этим, новым для себя типом преступлений.