Бандитская губерния - стр. 18

– Да здесь все как раз и не ясно, – в глубокой задумчивости промолвил Иван Федорович. – Вы посмотрите внимательнее. Видите, половые доски возле трупа прогорели насквозь?

– Ну и что? – недоуменно посмотрел на него околоточный надзиратель.

– Как «ну и что»? – едва не возмутился Иван Федорович, подошел к трупу и наступил на прогорелую доску. Доска даже не хрустнула, а мягко подалась под сапогом Воловцова, и нога его провалилась между половицами по щиколотку. – Это ж сколько надо керосина, чтобы пол так выгорел?

– Дерево – материал горючий, – небрежно заметил околоточный, которого ничуть не тронули слова заезжего судебного следователя и уж тем более не заставили изменить собственное мнение.

– Хорошо, – согласился Воловцов. – Доски – материал горючий. А человеческое тело? Посмотрите, как обгорело тело. Ведь и правда до угольев. Она что, не пролила, а вылила на себя керосин, что ли? И не содержимое лампы, а минимум целую бутылку. Как можно пролить на себя и керосин из лампы, и керосин из бутылки аж до самой последней капли? Причем пролить на голову, руки и грудь?

– Ну, возможно, это какая-то форма самоубийства, – нетвердо произнес Петухов.

– Ага, теперь у вас новая версия: уже не несчастный случай, а самоубийство? – с едкой иронией проговорил Иван Федорович.

– А что, такого не может быть в принципе?

– В принципе – может. Но вот еще на что обратите внимание… Лицо и грудь у Кокошиной обгорели напрочь. А вот нижняя часть, от пояса до пят, – совершенно не тронута огнем. Абсолютно не тронута… Как вы это объясните? – Воловцов не стал дожидаться ответа околоточного надзирателя и продолжил: – Если принять вашу первую версию – что это просто несчастный случай, как могла бедная женщина опрокинуть на себя лампу с керосином или бутылку так, чтобы облить себе лицо и грудь? Ведь когда мы случайно обливаемся чем-либо, скажем, чаем или вином, то, в первую очередь, обливаем что? – Он вдруг обернулся к городовому и вопросительно посмотрел на него.

Городовой Еременко, думая, что вопрос московского судебного следователя обращен конкретно к нему, четко ответил:

– Ляжки и… это самое место, – показал он на самый низ живота.

– Верно! – Иван Федорович одобрительно посмотрел на Еременко и снова повернулся к околоточному надзирателю: – Мы обливаем себе брюки и выглядим, будто сходили по малой нужде прямо в штаны. В крайнем случае, если сидим близко к столу, мы обливаем себе живот и нижнюю часть груди. Но не ключицы, заметьте, не руки, не шею, и тем паче не лицо. Далее. – Воловцов сделал эффектную паузу и метнул острый взгляд на Петухова: – Если принять вашу вторую версию, которая подразумевает самоубийство посредством обливания себя керосином и затем поджигания, то тогда как вы объясните столь аккуратное положение тела? Смотрите, на ее юбке даже нет складок. Как она могла так аккуратно упасть, пылая в огне, чтобы на юбке не образовалось ни единой складочки? Да и положение тела очень спокойное, будто она собралась просто полежать на спине и отдохнуть. Мне всегда казалось, что если сжигаемый человек не привязан к столбу и не сидит на колу, то он мечется, бежит куда-то, катается по полу, орет, машет руками, пытаясь сбить пламя, ведь это страшно больно… Вы пытаетесь мне возразить? – заметил некоторое нетерпение Петухова Иван Федорович. – Хотите сказать, что она могла вначале лечь, а потом облить себя керосином и зажечься?