Баллада Пепла и Льда - стр. 33
Веела, смутившись, указала на дверь, а я постаралась ее запомнить, отметив про себя длинную царапину на деревянном полотне и щербинку с краю. Фиалка продолжала смотреть на меня, а когда я приподняла бровь: мол, говори, потупилась и пробормотала:
– Ты упала? У тебя на лице огромный синяк!
– Я знаю, – усмехнулась я и сказала все как есть: чем быстрее Веела привыкнет к реальности, тем лучше для нее. – Нет, я не падала. Я подралась с Лесли. Он хотел забрать звезду, но я надавала ему по шее.
В глазах бедняжки вспыхнул ужас, прежде она наверняка никогда не слышала подобных слов от девушки: «подралась, надавала по шее». Мир Фиалки рушился, однако тут я ничем не могла помочь. Я кивнула ей и отправилась к двери кадета Толта, но Ронан уже и сам вышел навстречу.
– Ого! Твое лицо!..
– Я в курсе, Ронан! Ты видел, куда поселили Лейса?
– А-а, да… Вон и он сам, кстати.
Лесли, пятясь спиной, протискивался в дверь. Развернулся и предстал во всей красе: с посиневшим опухшим носом и синяками под глазами. Злобно зыркнул в мою сторону, но нарываться не стал.
– Оу! – потрясенно присвистнул Ронан. – Кто тебя так разрисовал?..
Осекся, вперил в меня округлившийся взгляд.
– Ты?
– Чему ты удивляешься? – холодно спросила я, стараясь придерживаться командирского тона, отчасти – как ни противно в этом сознаваться – скопированного у эфора Эйсхарда. – Кадет Лейс напал на своего звеньевого, пришлось поставить его на место.
Я держала дистанцию, давая Ронану понять, что и ему влетит, если что. Я не могла ему доверять полностью, хоть мы и снова в одной команде. Он мне не друг. Друзья не отворачиваются, когда им больше не нужна помощь, а сын рыбака и нежная Фиалка предали меня, как только выбрались из лабиринта.
Теперь Ронан, Веела и Лесли сидели за моей спиной, нас разделял ряд столов, но они держались ближе, чем остальные. Кадеты рассредоточились по аудитории, устроенной амфитеатром, расположились группками и по одному, но все, не сговариваясь, устроились подальше от дочери предателя.
– Первый прорыв тварей Изнанки произошел при императоре Максимилиане, в тысяча четыреста шестьдесят втором году, – вещал с кафедры мейстер Шоах, не отрывая взгляда от своих записей, будто не должен был за годы работы в Академии выучить их наизусть. – Казалось, что мир обречен на гибель. Твари Изнанки убивают не тогда, когда голодны, не тогда, когда защищали жизнь или потомство. Ими движет ненасытная жажда смерти, необъяснимая до сих пор. Возможно, если мы однажды разгадаем эту неутолимую тягу к убийству…
Он прокашлялся, сбившись с мысли. Видно, этой фразы в его записях не было. Мейстер впервые за время лекции сказал что-то от себя и тут же потерялся. Я-то думала, что в Торн-а-Тир нам станут преподавать лучшие из лучших, а мейстер Шоах так погружен в свои бумажки, что даже не заметил: некоторые из его студентов пришли в аудиторию с синяками на лице. Или же за годы службы он привык видеть избитых одаренных?