Бал виновных - стр. 59

Иван кое-как поднялся, пачкая кровью все вокруг, и поковылял вслед за Йоном, который уже скрылся в женском крыле.

Тем временем Йон навалился на дверь комнаты матери и влетел внутрь, застав там женщину, которая отдаленно напоминала Кристину. Тоже униформа кухарки, тоже длинные темные волосы, собранные на затылке в пучок и покрытые белым чепчиком. Но это все же была не она. Это была ее соседка Карлота, которая за столько лет жизни в одной комнате с Кристиной невольно переняла некоторые ее черты.

Кровать Кристины была убрана. На ней не было ни постельного белья, ни покрывала, ни матраса. Просто голые доски, словно на ней никто никогда и не спал. Йон с безумными глазами оглядел комнату и понял, что кто-то уже успел позаботиться обо всех ее вещах. А ведь эти вещи – вся ее жизнь, пусть небогатая, но все-таки жизнь. И кто-то посмел избавиться от них, словно сделав так, будто Кристины никогда и не существовало. Признаться, в тот момент у Йона возникла страшная мысль, что лучше бы кровать Карлоты была убрана и что лучше бы избавились от ее вещей, а на ее месте сейчас бы стояла его мать.

С необъяснимой яростью Йон налетел на Карлоту, вцепившись в ворот ее униформы и прижав ее к шкафу.

– Где моя мать? – прошипел он, чем напугал бедную кухарку до исступления.

– Йон, пусти ее! – прокричал Иван, который с облегчением понял, что успел прибежать сюда до того, как Йон совершит что-то ужасное.

Позади него неожиданно выросла фигура доньи Валенсии, которая имела свойство появляться всегда, когда происходило что-то из ряда вон выходящее.

От вида друга с разбитым носом, возмущенной экономки и перепуганного лица кухарки, Йон наконец одумался и понял, что натворил. Он отпустил Карлоту, а после осел на пол рядом с кроватью матери и горько зарыдал.

***

Ближе к вечеру к Йону пришли Альба и дон Луис. Доктор принялся осматривать его рану, а Альба села на кровати рядом с Иваном и едва сдерживала слезы счастья от радостного известия, что ее возлюбленный, наконец, очнулся. За эти тяжелые, как гранитный монолит, недели она улыбнулась впервые. Это придало ее осунувшемуся лицу некую девичью свежесть, которой ее лишило горе.

– Рана начинает заживать, – заключил доктор, накладывая новую повязку. – Если не будете делать резких движений, то заживет она гораздо скорее. У вас ещё остался морфий?

– Да, конечно, – ответил Иван, потянувшись к лежащей на тумбе коробочке с ампулами. Но, к его удивлению, коробочка оказалась пуста. А ведь ещё вчера там оставалось около трёх баночек!

– Что такое, Иван? – спросила Альба, с беспокойством посмотрев на друга.