Бал виновных - стр. 48
Викки зажгла свет. Лампа стала разгораться, и в тусклом свету горничная увидела, что на полу чернеет какое-то огромное пятно. Когда это пятно приобрело очертания человеческой фигуры, девушка выронила коробку из рук и закричала так громко, что поставила на ноги половину отеля.
Этот крик даже донесся до комнаты Йона и вернул его в сознание, перепуганного, с сильно бьющимся сердцем, но зато живого, чему он сам долго не мог поверить, ведь воспоминания о дуле пистолета, которое было нацелено на него, моментально взорвались в голове острой болью.
Он попытался сесть в кровати, но плечо неприятно заныло и не позволило больше шевелиться. Йон глянул на бинты и заметил, что на них уже распускается алый кровавый цветок. Это значило, что рана открылась. Рядом никого не было. Йон тут же стал бледным, как лист бумаги, в глазах стало темнеть, а на лбу выступила испарина.
Он заставил себя подняться на ноги и натянуть рубашку, что стоило ему неимоверных усилий, а после покинул комнату, кое-как добравшись до кухни. Ему хотелось найти Ивана и маму, хотелось быть сейчас с семьёй, они бы наверняка помогли ему справиться с открывшейся раной.
Но в коридоре у служебных помещений было какое-то столпотворение, что жужжало туманные фразы. Некоторые из них доносились до Йона непонятными сгустками информации, которые его мозг никак не мог обработать.
– Говорят, что сначала убили сеньора Матео, а потом вытолкнули из окна его отца, – шептала одна горничная.
– А теперь они добрались и до прислуги, – отвечала вторая.
– Неужели в отеле завёлся убийца?! – восклицал один официант.
– Так и нас тоже могут убить! – со страхом в голосе говорил другой.
Сборище прислуги не сразу заметило Йона. А когда заметило, то все взоры были направлены только на него. Некоторые смотрели с сочувствием, некоторые со злостью и недовольством. А глядели на него так, потому что он выглядел помято – спутавшиеся темные волосы падали прямо на лицо, а огромные мешки под глазами и бледная кожа делали его похожим на заядлого пьяницу, каким его и считала половина отеля, хотя Йон пил только по праздникам и то очень мало. О его ранении ровным счетом никто не знал, а потому прислуга тут же стала о нем судачить:
– Йон опять полночи провёл в таверне, в то время как с его матерью случилось такое!
– У него совсем нет ни стыда, ни совести!
– Не хотела бы я такого сына!
– Вот именно, будешь помирать в одиночестве, а он об этом даже не узнает.
Йон это слышал, но не мог понять, о чем вообще шла речь и о ком они говорили. Все фразы доносились словно издалека, словно из какого-то другого мира, из мира реального. А Йон сейчас находился в мире тумана, в мире боли, а реальный мир до него доносился лишь отрывками. Однако общую тревогу он поймал, и его сердце бешено заколотилось, а тело похолодело, и от этого горячая кровь, что струилась из раны и пропитывала повязку, стала ощущаться еще сильнее.