Бабушка не умерла – ей отключили жизнедеятельность - стр. 109

Юсуф: Они бесценны, понял? Каждый горшок бесценное музейное произведение восточного искусства, да. Плати двадцать тысяч динариев, прохожий, и ступай с Аллахом.

Калиф: Но у меня нет при себе таких денег. Столько наличности даже в государственном бюджете зараз не сыщется. Как же я рассчитаюсь с вами?

Юсуф: Рассчитаешься, да. Понял?

Бьет калифа в свободный глаз. Калиф падает на глиняные черепки бездыханным.

Гончарная слобода. Внутренний дворик дома Юсуфа. В открытые ворота въезжает Юсуф, с перекинутым через седло калифом. Сбрасывает калифа наземь.

Юсуф: Эй, кто-нибудь!

Из дома выбегает юродивый Абдул.

Абдул: Это кто? Это кто? Это кто?

Прыгает на одной ножке.

Юсуф: Должник. Задолжал двадцать тысяч динариев и не хочет отдавать. Понял, да?

Абдул: Куда его? Куда его?

Юсуф: Пускай, пока не очухался, во дворе побудет. Потом посмотрим, что с ним делать… Коня накорми, юродивый.

Уходит в дом.

Абдул (чистокровному арабскому мерину, на котором приехал Юсуф): Чего ждешь, морда? Вон твоя миска, можешь шамать.

Вертится на одном месте и поет:

Шамай, морда! Шамай, морда.

Чистокровный арабский мерин оборачивается голодным дэвом, который хватает миску и начинает с жадностью насыщаться, зачерпывая похлебку грязными руками. Абдул, еще немного поплясав, уходит в дом.

Калиф: А…

Шевелится, понемногу приходя в себя.

Где я?

Дэв (чавкая): В гончарной слободе, конечно, где же еще?

Калиф: Что я здесь делаю?

Дэв: Отрабатываешь долг в двадцать тысяч динариев.

Калиф: А ты кто такой?

Дэв: Я дэв. Ты меня видел на базаре, когда я был чистокровным арабским мерином. На мне прискакал юсуф.

Калиф: Мне нужно во дворец.

Дэв: Не раньше, чем сможешь отработать долг. В одном динарии тысяча филсов, а за работу здесь начисляют пол-филса в день. Четверть, правда, удерживают за еду и жилье. Считай сам, когда попадешь во дворец.

Калиф: Но мне нужно во дворец сейчас…

С трудом поднимается и, пошатываясь, бредет к воротам.

Дэв: Не советую, могут забить до смерти. Дальше гончарной слободы все равно не уйдешь – здесь повсюду охранники.

Калиф: О Аллах, со мной ли это происходит?

Садится на землю и плачет.

Дэв: Не плачь, несчастный, ибо страдания человеческие преходящи, как плохая погода. Днем пасмурно, но с его окончанием может выглянуть солнце. Я убедился в этом на примере своей горестной судьбы и с тех пор терпеливо жду подходящей погоды.

Калиф: Поведай о своей горестной судьбе, дэв. Возможно, я тоже утешусь.

Дэв: Слушай же, о дервиш.

Когда-то я был могущественным и уверенным в себе дэвом, умевшим оборачиваться в чистокровного арабского жеребца, чем часто пользовался. Однажды мы с моим товарищем экспроприировали лавку богатого купца, и когда товарищ выбежал из нее с тюками дорогого товара, я, преисполнившись к его успехам черной, как самая черная ночь, зависти, бросил товарища на произвол судьбы, сам же, ударив его на прощание копытом в промежность, ускакал с экспроприи рованным товаром из города.